Читать книгу "Убить Петра Великого - Евгений Сухов"

— Матвей! — громко позвал князь заплечных дел мастера.

— Да, батюшка, — расторопно подскочил палач.

Федор Юрьевич недобро посмотрел на него. Скривил губы и произнес хмуро:

— Рожа что-то у тебя больно опухла. С перепоя, поди?

— С перепоя, батюшка, — легко повинился палач. — Как проснулся за полночь, так и уснуть не мог. Вот все брагой и лечился.

— Уснуть, говоришь, не мог, — сердито уточнил боярин. — Уж не людишки ли тебе снятся, Матвей, коих ты со света изжил?

— Бывает, и снятся, боярин, — не стал лукавить палач, тяжело вздохнув.

— Эх, слаб ты стал, Матвей. Жалости в тебе лишней накопилось, — покачал головой Федор Юрьевич. — Может, тебе того?.. Иным делом заняться. Хочешь, я тебя отпущу?

Глаза палача от перепуга расширились, рот перекосило.

— Чем же я тебя прогневал, батюшка? — взмолился палач. — Да если ты желаешь, так… совсем от зелья откажусь!

— Ишь как разговорился! Это ты верно, Матвей, подметил. Кнутом махать будет получше, чем среди кандальников долю нести. Ладно, ты рожу-то не криви, — добродушно пожурил любимца князь Ромодановский. — Я тебя когда-то из кандальников вытащил, я тебя туда снова и определить могу! Хе-хе-хе! Каково тебе будет, когда они узнают, что из одной плошки с палачом почивали?

— Государь Федор Юрьевич, не сгуби! — взмолился палач, плюхнувшись в ноги.

— Пошутил я, — смилостивился князь. — Только на меня не дыши, а то таким зловонием тянет, что не приведи господи! С монахинями беседовал?

— А то как же? — почти обиженно протянул палач. — С каждой по отдельности.

— И что они молвят?

Князь Ромодановский сидел за огромным дубовым столом, таким же крепким и неказистым, как и он сам. Со стороны могло показаться, что будто бы их творила одна и та же рука, небрежно, без особой вычурности, но зато одинаково прочно. В центре стола, наполовину свернувшись в трубку, лежали две грамоты от Петра. Край одной из них был чем-то залит, и расплывчатые неровные разводы заползали на подпись. На другой отчетливо обозначился круг с жирными пятнами, наверняка князь Ромодановский ставил на нее тарелку со щами.

— Говорят, что не ведают. И злого умысла никакого не было.

— Анастасию спрашивал?

— А то как же! Прежде других. И она с ними заодно. Зенки в пол упрет и только одно твердит: «Не ведаю, не знаю».

— Приведи ко мне Анастасию, сам дознаюсь!

Через несколько минут в сопровождении верзилы-палача в комнату вошла невысокая хрупкая молоденькая монашка. Поприветствовала присутствующих глубоким поклоном и, уставившись в пол, затихла.

— Как тебя звать, инокиня?

— Сестра Анастасия.

Голос у монашенки оказался на удивление чистым и звонким, как весенняя капель. Таким только на клиросе петь.

— Знаешь, зачем ты здесь?

— А то как же! Мы с сестрами только о том и говорим.

Анастасия подняла на судью серые с зелеными подпалинками глаза. «А хороша, чертовка. Такую девку из спаленки не выпускать, а она в куколь обрядилась, — невольно подумал князь, заглядевшись на ее светлый лик. И тотчас испугался собственных грешных мыслей: — Прости, господи, за богохульство!»

Размяк Ромодановский плавленым куском парафина и, припустив в голос елея, заговорил:

— И никто, стало быть, из них не видел окольничего Степана Глебова?

Хрупкие плечики слегка дернулись:

— Царевна на богомолье не одна ходит, ее всегда боярыни с боярышнями сопровождают. Может, и был среди них окольничий, а только я его не видела.

— А ведь нам ведомо, сестра, что окольничий Глебов к государыне заявлялся, когда она по святым местам разъезжала. — В девичьих глаза плеснулся трепет. — А потом подолгу у нее в келье оставался. Вот ты мне и скажи, какие непристойные слова говорились?

— Не было ничего срамного, государь, — отшатнулась Анастасия.

— Эх, — вздохнул печально князь, — красивая ты девка, а только не бережешь себя. Придется тогда из тебя правду кнутом вырывать. Ну чего стоишь, дылда стоеросовая! — прикрикнул боярин на Матвея. — Стягивай с девки рясу! Да привяжи ее к лавке покрепче, чтобы не дергалась.

Палач шагнул к Анастасии, навис над ее дрожащим телом глыбой и негромко проговорил, будто бы милости выпрашивал:

— К лавке ступай, сестра, там тебе сподручнее будет.

Анастасия робко придвинулась к скамейке и легка на нее животом, обхватив руками.

— Привяжи ее! — скомандовал Ромодановский. — Так-то оно сподручнее будет.

Матвей привычно перетянул вытянутые руки монахини, так же расторопно прихватил у самых лодыжек ноги. Помешкав малость, задрал к голове рясу. Тяжелая рука как бы нечаянно скользнула по белому стану монахини, коснулась бедер.

— Эй! Ты там не балуй! — предостерегающе погрозил пальцем Федор Юрьевич. — Мы, чай, не охальники какие, а слуги государевы! — Потом печально вздохнул: — Не хотелось бы такую красоту портить, да что поделаешь? Хватит на телеса-то пялиться! — прикрикнул судья на палача. — Кнут возьми, да в рассоле не забудь его подержать.

— А то как же! — Заплечных дел мастер опустил в кадку с капустным рассолом кнут. — Так оно справнее будет.

Стряхнув его от влаги, палач примерился к обнаженному девичьему телу и на выдохе ударил поперек спины, оставив широкую багровую полосу. Анастасия дернулась, будто бы раненая, издав при этом отчаянный крик.

— Еще раз спрашиваю тебя, сестра, — по-отечески наставительным голосом произнес князь Ромодановский, — бывал ли окольничий Глебов у государыни?

— Не ведаю! — в отчаянии воскликнула монахиня, вцепившись в ожидании удара в края лавки.

— Ну что ты с ней поделаешь? — вздохнул Федор Юрьевич. — Работа у нас паскудная, да кому-то и ее надо исполнять. Дай нерадивой с пяток ударов, а там поглядим.

Гибкий плетеный кнут легко подлетал к самому потолку, опускался с трехаршинной высоты на спины монахини. Из рассеченной кожи брызнула кровь. Инокиня закричала, пыталась вырваться, но путы надежно стягивали ее хрупкое тельце.

— Не балуй! — ласково увещевал ее князь Ромодановский. — Коли к нам попала, так теперь никуда не вырвешься. На то мы государем приставлены, чтобы за порядком следить. Так вспомнила, девонька?

Анастасия запричитала в голос:

— Чем же таким я вам не мила?

Князь захихикал, отчего его толстые щеки пришли в движение:

— Мне-то ты мила. А вот только я правду от кривды отличить должен! Уразумела? Еще с пяток раз пройдется кнут по твоей спине, и одни только лохмотья от кожи останутся. Не жалеешь ты себя. Ну-ка, Матвей, дай аж с десяток горяченьких. Если упорствовать станет, так добавишь ей еще дюжину.