Читать книгу "Отягощенные злом. Огонь с небес - Александр Афанасьев"

Немой отвел нас в бывшую оружейную комнату полка, которая теперь превратилась в подпольный магазин, где можно было купить все, что угодно. Имеющееся в наличии и цены на него были записаны ручкой в заляпанный, затертый гроссбух. Выбор был ограниченный, но приличный, нет ничего лишнего, но есть все, что нужно. Видимо, тут и казаки отоваривались, и частники из охранных компаний.

Приступим, Богу помолясь…

Автомат. Укороченный «АК-200», ствол дюймов четырнадцать… привык все в дюймах мерять, никак не отвыкну, на него навернут титановый глушитель в мешке из специального синтетического материала – чтобы не давал миража. Магазины – на шестьдесят и на девяносто патронов – самые новые, четырехрядные, штурмовые. Прицел – красная точка, с увеличителем позади – чрезвычайно удобная, скопированная у североамериканцев штука, у нас она называется «Кобра». И увеличитель – не три, как у американцев – а более привычный для нас – на четыре. Но ставится так же – сзади на кронштейне, откидывается при ненадобности в сторону. К этому ко всему – фонарь, способный работать в двух диапазонах, и лазерный прицел – тоже который может работать как в видимом спектре, так и в невидимом. Подствольный гранатомет.

Пистолет. Русский «браунинг», сестрорецкого завода, удлиненный магазин – двадцать два патрона вместо пятнадцати. К нему – глушитель и лазер, тоже двухдиапазонный.

«Тейзер». Американский дистанционный, самой последней модели на три картриджа. Возможно, и пригодится, даже наверняка пригодится. Это мы для них чужие. Они пока остались для нас своими. По крайней мере, большая их часть.

Одежда. Прочные горные ботинки армейского образца, вибрамы – их здесь носят все кто ни попадя. Штаны из светлого, прочного, похожего на парусину материала, из такого же материала рубашка – с длинным рукавом и без украшений. Меховая безрукавка из бараньих шкур мехом вниз – ее здесь носят даже летом, потому что по ночам бывает, что и холодно. Днем, конечно, снимают. Дешевые электронные, очень прочные, часы, сейчас они есть у всех – еще лет тридцать назад, когда часы были только механическими, наличие часов выдавало определенно богатого человека.

Средства связи. Тут скупиться нельзя. Рация – hands free, последнего поколения типа «Светлячок» – у нее есть возможность работы внутри группы, выхода в эфир, сканирования частот, динамической отстройки от помех, плюс еще ларингофон на горло, чтобы руки не занимать, и все это удовольствие полтора килограмма весит. Без связи война – не война, даже не представляю, как раньше без такой связи воевали.

Араб вооружился в качестве основного оружия карабином Драгунова. Мощное и точное оружие, складной приклад, может использоваться в качестве снайперского, а может и для быстрой работы на средней дистанции, и накоротке. В отличие от старых моделей, еще армейского образца, этот был подготовлен к стрелковым соревнованиям: великолепный прицел 1,1 х 10 и механические прицельные, выведенные вбок. Ствол у этой модели тяжелее стандартного, армейского, оттого и баланс плохой – но для снайперского оружия это допустимо.

Расплатились золотом, червонцами – здесь червонцы в цене, они хорошо идут при расчетах в Афганистане, нормальные деньги там всего лишь бумажки, про кредитные карты многие и не слыхивали, а вот золото – это золото. Отдали почти все, что у нас было, – скорее всего, нам больше оно и не потребуется…

– Сидите тихо, – сказал нам Медведь, закрывая дверцу грузового контейнера перед тем, как запломбировать его заново, после того как мы погрузились в контейнер сами и погрузили оружие и снаряжение. – Контейнеры эти сгружаются вилочным погрузчиком на грузовой склад. Он внутри периметра, не охраняется, вокруг только сетка-рабица. Подождите с полчаса и вылезайте. Если что, я вас не знаю.

– Верно… – сказал я. – Благодарю за все…

– Пустое. Удачи вам.

– И вам.

Хлопнула дверь, отрезая нас от света, от мира на два часа. А может – и навсегда – если не сработает мой план.

Взревел мотор – и бронированный «АМО» покатился под гору по едва заметной тропке, направлением к дороге. Мы остались одни.

– Ну что, Араб? – сказал я, в тесноте контейнера голос звучал глуховато. – С нами Бог.

– С нами Бог, за нами Россия.

Дорога была недолгой, ехали чуть больше часа. Самое плохое было ожидание и темнота. Бухтел мотор, иногда контейнеры стукались друг о друга, и мы даже толком не знали, зачем мы идем туда.

Зачем? Посмотреть в глаза Каляеву? И что это даст? Он свой путь выбрал, а я за всю свою жизнь не видел ни одного раскаявшегося предателя.

Убить его? И всех остальных там? Вдвоем?

Но и просто бежать – нельзя. Перебраться через границу, потом в Зону Племен, потом через Карачи и через океан – в САСШ? Да запросто. Вот только получится в итоге – что мы проиграли. И даже хуже – отказались от борьбы…

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден

Их возраст и быт —

И дрались мы до ссадин,

До смертных обид,

Но одежды латали

Нам матери в срок —

Мы же книги глотали,

Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,

И сосало под ложечкой сладко от фраз,

И кружил наши головы запах борьбы,

Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь

Мы, не знавшие войн,

За воинственный клич

Принимавшие вой,

Тайну слова «приказ»,

Назначенье границ,

Смысл атаки и лязг

Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов!

Мы на роли предателей, трусов, иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея следам

Не давали остыть,

И прекраснейших дам

Обещали любить;

И, друзей успокоив

И ближних любя,

Мы на роли героев

Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав – столько боли вокруг!

Попытайся ладони у мертвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

Владимир Высоцкий. Знаменитый актер синематографа, певец, бард. Он умер много лет назад – но его песни поют наряду с песнями Виктора Цоя, они живы в сердцах людей. Многие из тех звезд, что поют сейчас – канут в небытие уже через несколько лет, и их песни будут знать только знатоки – а песни Цоя и Высоцкого будут помнить и тогда. Потому что они пели о правильных вещах. О единственно правильных…

Я вдруг понял, что я тихонько, на грани слышимости – пою. И не один…