Читать книгу "Песнь меча - Розмэри Сатклиф"

— Он любит только одно, — сказала Ангарад спокойно, — землю… Он хочет отнять ее у меня. Он предложил мне за нее золото.

— А своей земли у него нет?

— Полно, — сказала Ангарад, все еще глядя на долины. — Вон там его земли. Он вождь и господин в трех долинах и пастбищах на Англси, которые король пожаловал ему как своему сокольничему. И еще он хочет мою землю, а король во всем ему потакает.

Они спустились в Гвин Кед через густые заросли дуба, боярышника и диких яблонь, оставив за собой высокий холм, закрывавший долину. А внизу, по землям усадьбы, бежал ручеек.

— Ты бы взяла золото за Гвин Кед?

— Я бы скорее умерла.

— Знаешь, — сказал вдруг Бьярни, остановившись на берегу, — мне кажется, тебе стоит отдать ему Гвин Кед, пожелать счастья и пойти со мной. Я отведу тебя в наше поселение. — Он слышал свои слова, не веря, что и правда произносит их.

— Нет, — сказала Ангарад.

— Тут опасно. И ты это знаешь. Ты же боишься. Пойдем со мной.

— Конечно, боюсь. Иначе зачем я, по-твоему, вцепилась в тебя, когда ты появился из моря, со своим огромным мечом, поражающим врагов? Я не оставлю землю, которая принадлежала моему отцу и его предкам.

Бьярни покачал головой в недоумении.

— Мой народ может строить себе дома и очаги в любом месте, куда направит его попутный ветер.

— Но я не такая, как вы. К тому же я не могу оставить Гвина.

И он понял, что переубедить ее невозможно.

Когда они вернулись в дом, все было как и до их ухода: старик лежал, уставившись блестящими глазами на дверь, а черный пес сидел рядом с ним — теперь же он вскочил и, виляя хвостом, уткнулся головой в колени Бьярни, приветствуя хозяина. И на мгновенье Бьярни показалось, что Ангарад все выдумала и заставила его поверить — ведь она так долго жила здесь одна. Но тут он вспомнил пустынную деревенскую улицу, и как люди делали знаки против сглаза, когда она проходила мимо… и схватился за меч, висевший у пояса.

Глава 21. Зловещая жатва

Солнечная погода продержалась достаточно долго, и вскоре ячмень на полях созрел к жатве.

— Умеешь обращаться с серпом? — спросила Ангарад резко, и Бьярни, как ни странно, раздосадованный предположением, будто он умеет только рубить мечом, грубо ответил:

— Конечно! Сезон плаваний заканчивается с началом жатвы.

Они работали на удивление слаженно: Бьярни шел впереди с серпом, а Ангарад за ним, собирая снопы. Привычный сбор урожая — на широких полях, когда все жители поселения помогали друг другу, был немного иным, но эта небольшая жатва — только он, и Ангарад, и Хунин, который охотился за полевыми мышами среди снопов, — неожиданно показалась ему самой прекрасной на свете, и он знал, что никогда не забудет ее.

Они собрали урожай, сложили высокую гору снопов на волокуши, которые тащила лошадь, Ласточка, и уложили в амбар для молотьбы. Последний сноп с порослевыми побегами они привязали высоко под крышей для жатвы в будущем году. И в тот вечер Ангарад устроила пир — самые вкусные кушанья, какие только можно приготовить из ячменной муки и мяса, медовые пироги и вересковый эль, припрятанный в длинногорлых красных глиняных кувшинах, украшенных рельефными сценами охоты. Но главное, что отличало этот вечер, когда они, уставшие, садились ужинать, было то, что Ангарад сменила штаны и рубашку на платье шафранового цвета, вымыла волосы и расчесала их до блеска, и свила себе корону из полевых цветов — маргариток и васильков.

— Я никогда не видел тебя в женской одежде, — заметил Бьярни, сидя напротив и разглядывая ее сквозь дым очага.

— Богатое платье не годится для чистки конюшни, — сказала Ангарад спокойно. И улыбнувшись, встала, чтобы отнести медовый пирог, размоченный в эле, старику. Гвин слабел с каждым днем и почти всегда спал, все меньше понимая, что происходит вокруг. Но пир в честь сбора урожая был устроен и для него. Бьярни смотрел, как она опустилась на колени рядом со стариком и стала кормить его ложкой, что-то тихо рассказывая.

Затем она вернулась к огню. У Бьярни появилось странное чувство, что он не только впервые видит Ангарад в платье, но и вообще только сейчас разглядел ее. И дело было не только в одежде: казалось, сегодня вечером она сняла с плеч какое-то бремя и отложила его в сторону, как оружие. Струна, всегда натянутая слишком туго, расслабилась, и зазвучала приятно и нежно… Хороший урожай после двух голодных лет, возможно, заставит крестьян усомниться в ее колдовских чарах или злом глазе.

Бьярни не привык к таким мыслям. Он удивился самому себе и чуть не поперхнулся элем, но Ангарад наклонилась к нему и похлопала по спине, и все вновь стало на свои места.

Вырез ее шафранового платья был гораздо глубже, чем ворот рубашки, и, когда она нагнулась, то, что висело на шелковой нити, выпало из-за пазухи, и он увидел кольцо — массивное золотое кольцо, сильно потертое, с темно-зеленым камнем. Она протянула руку, как будто хотела поймать его и спрятать на груди, но передумала и оставила висеть на виду, и Бьярни решил, что она не будет возражать, если он спросит о кольце.

— Ты потерла им волдыри на руке того ребенка?

— Золотое кольцо лучше всего отводит волдыри, как и хвост черной кошки, но его у меня нет.

Она вдруг сняла с себя нить и протянула ему.

Он помедлил минуту, прежде чем взять.

— Оно волшебное?

— Только для ребенка, у которого пошли волдыри. Я пользуюсь им, потому что оно мне дорого. Оно принадлежало моему отцу, а до него — его отцу, и так до древних времен, когда римские солдаты построили большую крепость, чтобы защитить бухты Англси.

Бьярни повернул кольцо, и зеленый камень заблестел в свете пламени. На нем было что-то высечено — какая-то рыба… он нагнулся поближе к огню и увидел, что это дельфин.

— Моряки говорят, что, если дельфины следуют за кораблем, плаванье будет удачным.

Он вернул ей кольцо, она повесила его на шею и спрятала на груди.

— Оно велико для моей руки, — сказала она. — Но в доме не осталось мужчин, чтобы носить его…

Этим вечером она была мила и спокойна, они сидели у торфяного огня, под ячменным снопом, а Хунин, растянувшись неподалеку, гнался во сне за зайцами. Они болтали, как никогда раньше, по очереди рассказывая друг другу обо всем на свете, словно дети, поклявшиеся в вечной дружбе. Бьярни рассказал о своем детстве в Норвегии, до того как приплыл на запад к своему брату в Рафнглас; он редко вспоминал об этом в последние пять лет и даже не думал, что это так важно для него. Ангарад же рассказала о тех временах, когда полуразрушенное ныне хозяйство кипело жизнью, об отце и брате, пока их не постигли беды. И тут она упомянула Ривеллана.

Бьярни нахмурился.