Читать книгу "Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас"

— Капрал! — закричала Сюзанна, — готовь лодку, быстро готовь лодку для землемера!

Землемер поднял голову и улыбнулся Сюзанне фальшивой улыбкой, которой он хотел придать оттенок понимания и даже сочувствия.

— В этом нет необходимости, — сказал он, — я знаю, что у вас ничего не получилось. Такие вещи быстро становятся известны. Кстати, я вас предупреждал, — сказал он тоном ласковой укоризны, повернувшись к матери.

— Мои плотины превосходны, — сказала мать. — Сам господь Бог, если он только существует, видно, помог им выстоять, хотя бы для того, чтобы мы имели удовольствие взглянуть, как вытянутся ваши рожи в земельном ведомстве, но одна из рож явилась сама.

Сюзанна и Жозеф громко расхохотались. Слышать, как мать в таком тоне объясняется с землемером, было для них настоящим счастьем. Однако землемер не смеялся.

— Разве вам неизвестно, что ваша судьба в моих руках? — сказал он.

Теперь он перешел к угрозам. Жозеф перестал смеяться и спустился вниз на несколько ступенек.

— А ваша, ваша судьба, вы полагаете, не в наших руках? Если вы сейчас же не отправитесь к плотинам, я вас силой впихну в лодку, и вы сдохнете от солнечного удара, даже не добравшись до них. А теперь мотайте отсюда, если вам так больше нравится, но только быстро.

Землемер осторожно сделал несколько шагов по направлению к дороге. Убедившись, что Жозеф не идет за ним следом, он обернулся и крикнул охрипшим голосом:

— Все это будет зафиксировано в отчете, будьте уверены!

— А вы вернитесь сюда и повторите это еще раз, — закричал Жозеф, топая ногой так словно спускается по лестнице, и землемер сделал четыре или пять быстрых шагов, прежде чем понял, что Жозеф не двинулся с места.

— Негодяи! — кричала мать. — Шакалы! Воры! — Наслаждаясь своим гневом, освобожденная, помолодевшая, она повернулась к Жозефу: — Мне стало легче, — сказала она. — Они хуже собак. — Потом она снова повернулась к землемеру, она не могла остановиться: — Воры! Убийцы!

Землемер больше не оборачивался. Напряженный как струна, он размеренным шагом шел к своему автомобилю.

— Мы четвертые, — сказала мать. — Четвертые, получившие этот надел. Все разорились или сдохли. А они, они все жиреют.

— Четвертые? — переспросил Жозеф в изумлении. — Черт побери, этого я не знал, ты мне не говорила.

— Я сама недавно об этом узнала, — сказала мать, — и забыла сказать тебе.

Жозеф задумался, что бы он мог еще сделать. И придумал.

— Подождите-ка, — сказал он.

Он бросился в свою комнату и вернулся с маузером. Он снова смеялся. Мать и Сюзанна, застыв на месте, смотрели на него, не решаясь вымолвить ни слова. Сейчас он убьет землемера. Все изменится. Все кончится здесь, через минуту. И все начнется сначала. Жозеф вскинул на плечо свой маузер, навел его на агента, как следует прицелился и в самую последнюю секунду поднял дуло ружья к небу и выстрелил в воздух. Наступило тяжелое молчание. Землемер со всех ног бросился к машине. Жозеф расхохотался во все горло. За ним мать и Сюзанна. Агент наверняка слышал, как они смеются, и все же несся к машине сломя голову. Добежав до машины, он сейчас же нырнул в нее и, не оглядываясь на бунгало, на полной скорости отбыл в направлении Рама.

С тех пор землемер довольствовался тем, что посылал письменные «предупреждения». Он ни разу не приезжал к ним с инспекцией. Можно было предположить, что он приедет сразу после отъезда Жозефа. Но, наверно, он ничего еще об этом не знал.

И потому никто, даже землемер, не останавливался у бунгало. Бесполезная дробь хранилась в патронташе Жозефа. А его беспризорный маузер невинно и глупо висел на стене его комнаты. И «ситроен», — «а „ситроен“ — это я сам», — говаривал Жозеф, — потихоньку покрывался пылью, ржавел, стоя без дела между центральными сваями бунгало.

* * *

Привлеченная посевами, на равнину слеталась самая разнообразная дичь. Мимо бунгало то и дело проносились машины с охотниками. За последние четыре года их стало много больше: Рам славился своей охотой. Шум машины, несущейся по раскаленной дороге, был слышен издалека, по мере приближения к бунгало он все нарастал и наконец наполнял собой всю равнину. Но вот машина проносилась мимо, и вскоре уже из рамского леса раздавалось лишь протяжное эхо гудков. Возвращения охотников можно было ждать лишь через несколько часов, и Сюзанна ложилась отдохнуть в тени моста.

Через несколько дней после приступа мать навестил доктор. Его не слишком обеспокоило ее состояние. Он прописал ей удвоить дозу таблеток, посоветовал избегать волнений, но все же понемножку вставать и каждый день давать себе физическую нагрузку. Он сказал Сюзанне, что мать должна как можно меньше думать о Жозефе, поменьше о нем волноваться и «вновь обрести вкус к жизни». Мать соглашалась регулярно принимать таблетки, потому что от них она спала, но этим и ограничивалась. Первые дни Сюзанна пыталась настаивать, но это было совершенно бесполезно, мать упрямилась.

— Если я встану, я только еще сильнее буду ждать его. А я больше не хочу его ждать.

Она теперь спала почти весь день.

— Двадцать лет я мечтала, что смогу когда-нибудь вот так спать, — говорила она.

И спала, потому что ей действительно хотелось спать, спала с наслаждением и упорством, чего раньше с ней никогда не случалось. Порой, проснувшись, она вдруг начинала проявлять некоторый интерес к внешнему миру. Чаще всего это касалось брильянта.

— Придется мне все же когда-нибудь встать и наконец избавиться от него.

Она смотрела на брильянт, возможно, с чуть меньшим отвращением, чем раньше. Он все так же висел у нее на шее вместе с запасным ключом.

Сюзанна предоставила матери во всем поступать по своему усмотрению и только каждые три часа давала ей таблетки, которые та охотно принимала. С тех пор как уехал Жозеф, мать наконец окончательно перестала интересоваться делами концессии. Она больше ничего не ждала ни от земельного ведомства, ни от банка. Капрал по своей собственной инициативе засеял пять верхних гектаров, чтобы обеспечить будущий урожай. Мать не вмешивалась. И кстати говоря, именно благодаря капралу у них не переводились горячий рис и жареная рыба. Сюзанна относила еду матери и часто ела вместе с ней, присев на краешек кровати.

Только за едой, да еще вечерами мать иногда разговаривала с Сюзанной, а так она даже не глядела на нее, когда та заходила к ней в комнату. Говорила она всегда одно и то же: ей, мол, все равно придется рано или поздно встать, чтобы увидеться с папашей Бартом.

— Десять тысяч, на сей раз я прошу всего лишь десять тысяч.

На что Сюзанна обычно отвечала:

— Не так уж плохо! В общей сложности будет тридцать.

И мать улыбалась робкой, принужденной улыбкой:

— Вот увидишь, мы выкрутимся.

— Но, может быть, пока и не стоит его продавать? — говорила иногда Сюзанна. — Спешить некуда.