Читать книгу "Старьевщик - Терри Биссон"

Ничего не произошло.

– Придется повернуть, – раздался другой голос, женский.

Я повернул ключ. Ничего не произошло.

– Теперь надо толкнуть, – подсказал голос.

Я толкнул вверх, и решетка отлетела в сторону. Я просунул голову в комнату. Скорее не в комнату, а на чердак или, как я потом узнал, в камеру. Четырехсторонняя пластиковая пирамида со стороной около восьми футов. Стены сходятся внутрь, превращаясь в низкую острую крышу. Женщина в выцветшем оранжевом комбинезоне лежала на спине на коврике на полу.

– Закройте за собой дверь, – приказала она.

Я положил стальную решетку обратно на пол. Тяжелая. Потом разогнулся, как только смог, и огляделся. В самом центре я почти стоял. Пластиковые стены сделаны под камень. Узкая кушетка, унитаз без крышки, крошечная раковина – все из пластика. Свет попадал внутрь только сквозь четыре длинных узких горизонтальных отверстия, каждое по метру в длину, в каждой стене.

Наконец я заставил себя посмотреть на нее (теперь уже, вне всяких сомнений, нее). Короткие серые волосы и бледная серая кожа. Даже глаза серые. Женщина казалась старой, но насколько, так сразу не определишь.

Я, естественно, узнал ее.

– Вы Дамарис, – заявил я. Видел ее фотографии в Академии. – Мне казалось, вы в тюрьме.

– Я и есть в тюрьме.

– А мужчина… там, внизу?

– Мистер Билл, – ответила она низким, грубым голосом. Потом улыбнулась (холодно и тонко) и переключилась на свой собственный: – Уверена, до вас доходили слухи. Я бы предложила вам сесть, но, как видите, здесь нет стульев. Даже крышки на унитазе.

Действительно, слухи до меня доходили.

– Ничего страшного, – успокоил я ее и уселся на корточки.

Сквозь одно из отверстий виднелась крошечная полоска голубого неба в дюйм шириной и сто миллионов световых лет глубиной.

– Вы, конечно же, знаете мою историю, – уверенна начала Дамарис. – Или большую часть по крайней мере.: Вы ее изучаете в Академии, если не ошибаюсь.

– Нам не разрешено разговаривать о программе Академии, – предупредил я.

– Не смешите меня, Шапиро. Вы потеряли работу несколько месяцев назад, когда пропустили учет. Вы нарушили все возможные правила Бюро с того момента, как вытащили пластинку Вильямса. В сумку встроена плазменная мембрана с односторонней связью в реальном времени с Отделом принуждения, вы разве не знали?

– Это всего лишь слухи.

– В каждом слухе есть частичка правды, – сказала она. – Слухи об александрийцах правдивы от начала до конца. Слухи о мистере Билле и Дамарис – тоже.

Она забавно говорила о себе: временами в третьем лице, временами во множественном числе. Иногда скажет: «мы», иногда «она». Я вначале подумал на побочный эффект «Полужизни» и результат долгого одиночного заключения. А потом решил, что такова особенность всех знаменитостей. На самом деле нечто вроде скромности: знание, что ты более важен другим, чем даже себе, а твоя внутренняя личность отбрасывает тень на созданный публикой образ. Я сидел на корточках в углу камеры Дамарис, пока она рассказывала мне свою историю, историю александрийцев, историю мужчины внизу.

Постепенно я привык к ее голосу. Он походил на замедленное воспроизведение записи. Ее замедляла «Полужизнь», как, я начал осознавать (медленно!), казино замедляло нас всех. Мы почти соответствовали друг другу, она казалась почти нормальной. Дамарис рассказала, что мистер Билл нанял ее…

– Нанял вас?

– Не перебивай.

…прежде чем они на самом деле встретились. Он знал ее, конечно, по фильмам, но не был поклонником, тем более влюбленным. Любовь пришла позже. Сначала их отношения оформились как сугубо деловые. Он нуждался в звезде, любой звезде, и когда узнал о ее попытке самоубийства…

– Самоубийства?

– «Терминекс» и водка «Абсолют». Мне исполнилось шестьдесят, и уже двенадцать лет никто не предлагал мне роли и не брал интервью для газеты. Больше не перебивай меня, пожалуйста.

…он правильно угадал причину ее отчаяния, отправил своих адвокатов в веренице черных авто и предложил ей звездную роль, последнюю роль, что обеспечит ей место в истории. Предложение, от которого она могла бы, но не стала отказываться.

Роль Дамарис-александрийки помог написать сам мистер Билл. Потому что, как он открыл ей позже, финансировал первые начинания александрийцев в США. Мистер Билл разбогател, переводя в цифровой вид книги и фильмы, потом ударился в музыку и искусство. Он первый увидел, что постоянно растущее прошлое может обесценить будущее. И решил повернуть время вспять. Его только удивляло, что больше никто не замечал перегрузки мира искусством. Первые атаки «устранителей» во Франции вызвали у него возбужденный трепет, хотя те явно придерживались собственного плана. Ему понравилось, что их мишенью стало именно искусство, потому что только в искусстве оригиналы обладают высочайшей ценностью. Разрушение не подлежащего воспроизведению волновало мистера Билла, даже несмотря на то, что его конечной мишенью являлись фильмы, музыка и книги. Его хлеб.

И ему понравилась их секретность. Не только из-за естественной привлекательности для человека, чья замкнутость стала легендой: анархическое и теневое александрийское подполье стало ареной, на которой он, да и любой обладатель богатого воображения и состояния, мог развернуться полностью. Мистер Билл финансировал несколько маленьких групп в США, но никогда, естественно, не принимал участия в их деятельности.

– Никто не мог связать мистера Билла со взрывом в музее Гетти, – продолжала Дамарис. – Но с первых же арестов он разглядел возможность начать процесс и превратить частный протест в общественную политику. Ее с легкостью добавили в список преступников. Полиция нуждалась в арестах, а не в доказательствах.

– Я хотела двух вещей, – признавалась Дамарис, – смерти и бессмертия. Мне предложили и то, и другое. Разве удивительно, что я всеми силами пыталась сделать свою последнюю роль величайшей?

– А вы на самом деле верили в то, что защищали?

– Конечно. Хоть я и из Калифорнии, училась я в «Адской кухне». Актер, знающий метод, полностью вживается в роль. Я научилась верить. Научилась любить своих подзащитных. Я искренне пыталась спасти их жизни и закончила тем, что спасла только свою. Я убедила мистера Билла финансировать мои апелляции не только потому, что пришла в ужас от своего приговора – я искала смерти, а не «Полужизни»! – но потому, что хотела сделать все возможное, чтобы образ александрийцев остался даже после моего ухода.

Ее голос стал задумчивым.

– Или, может, это одно и то же. Я играла свою лучшую роль и не собиралась бросать дело на полпути.

Тюрьма, в которой содержали Дамарис во время подачи апелляций, была частным заведением, без труда приобретенным одной из компаний мистера Билла (первой из многих подобных предприятий), таким образом он получил возможность подключать Дамарис к Круглому Столу, не нарушая никаких правил. Для нее участие в совещаниях представляло огромное значение. Как и большинство голливудских звезд, веривших в заслуженность своей знаменитости, она совершенно не одобряла жульничество.