Читать книгу "Наледь - Алла Дымовская"

Сейчас Емельян от бурных порывов был далек, вяло возражал Гервасию, но и давал понять, что неохота его показная, и только до поры. Оставшаяся парочка мутноглазых компаньонов, которые для краткости именовали себя Двое-из-ларца, в прения не встревала, выжидающе попивала бабкин знаменитый чай, разумеется, «отныне и навек» бесплатно для экспроприаторов, ждала, чем завершится верховное разногласие, чтобы потом уже осторожно примкнуть к победителю, не забывая на всякий случай задобрить и проигравшего.

Бабке со всей четверкой «приблудных» выходила сплошная маета. Гервасий взял за моду начальственно покрикивать, еще зачастую обзывал он бабку оппортунисткой при властной синекуре, порой и нецензурно под горячую руку. А сам жрал за роту и пил за батальон, закатывал скандальные разоблачения зашедших в чайную посетителей, поток которых становился день ото дня все меньше, пока и вовсе не сошел на «нет». Емельян, только не догляди, шастал в кухонное святая святых, крал наскоро почем зря все, что лежало плохо, требовал отстоя свежей воды для воспитанника-щуренка, похабно щипал бабку за мягкие места — Матрена по первой не скупилась на оплеухи народному страдальцу, потом плюнула, незачем и мараться об этакую дрянь. Мутноглазые безымянные компаньоны держали себя потише, зато мусорили страшно и неопрятно вели себя в туалетной комнате. Естественно, денег никто из всей четверки за постой не платил, ко всему прочему «приблудные» заставляли бабку работать сверхурочно, когда намеком на побивание стекол, когда и непосредственными угрозами рукоприкладства в адрес хозяйки. Сама Матрена, уступив истерично выраженным требованиям «постоянных и благонадежных клиентов» соблюдать революционную строгость, давно уже перестала носить опереточные, но все же милые в несуразности бальные платья и теперь сновала с подносами, облаченная в длинный, до пят, серый саржевый балахон с черным глухим передником, будто послушница из странноприимного дома. Впечатление создавалось жуткое.

Делать было нечего, Яромиру поневоле пришлось вступить с «приблудными» в разговор. На то у инженера имелась основательная и насущно необходимая причина. Собственно, особе его страшиться фаланстеров не приходилось, перед заводским сторожем «приблудные» заискивали, Гервасий, тот вообще без стеснений набивался в приятели, почитая Яромира за скрытого соратника и сомышленника. А как же, разве не благодаря господину, али товарищу, сторожу (тут уж как повезет и как кривая вывезет) получили они свободу деяний, пока словесных, и доступ к анархически тревожным переменам? Яромир в их ядовито-мутных глазах выходил чуть ли не настоящим героем и самоотверженным зачинщиком, правда, еще неясно каких событий. Но было бы начало положено, а уж лихо не замедлит себя ждать.

— Приветствую вас, господа, — обратился сразу ко всем четверым инженер, существительное «товарищи» не шло у него с языка, да и «господа» дались с трудом.

— И вам не хворать, господин заводской сторож, — привычно хором откликнулись «приблудные», а народный страдалец Емельян хитро покосился на Яромира, прищурив с вызовом один глаз, мол, надобно-то чего?

Инженер решился не играть в пятнашки и не разводить политесы, дабы не уподобляться и вообще, дело его было срочного свойства. Пошел в открытую, напирая на свой незаконно добытый авторитет, не до брезгливости сейчас, а лишь бы вышел толк.

— Говорят, на нынешнем собрании у вас совещательные голоса, от нижней палаты, — нарочно звонко и четко произнес Яромир, тем временем взял стоявший поблизости хлипкий алюминиевый стул и без приглашения, словно бы оказывая тем самым одолжение, подсел к общему застолью.

Наперебой, ему в ответ, загалдели голоса:

— А мы завсегда с народом!

— Которая палата нижняя, а которая верхняя — время еще покажет!

— Сегодня совещательные, а завтра председательные!

Базар оборвал начальственный окрик очкастого Гервасия:

— Цыц мне! Человеку дайте сказать. Человек — это звучит гордо, особенно такой, как наш многоуважаемый господин сторож! — И после уже сладко-любезно обратился к инженеру: — Так чего от нас конкретного вам желательно?

— Вы правы, я с заботой и с серьезной, пусть и с чужой, хотя своих тревог невпроворот. — Яромир не стал отпираться, раз уж поставил себе целью не искать путей окольных.

— То-то и оно, что с заботой. А вот бы просто так, без забот, пришли да сели в наш кружок, уж мы бы встретили от души, — вкрадчиво заманивал его Гервасий, но словно чиня упрек: не гнушается ли, часом, господин заводской сторож их общества?

— Без забот нынче никак нельзя. Не получается, чтобы без забот. Вам ли не знать, Гервасий? — На сей раз Яромир опустил «господина», во-первых, было невмоготу, во-вторых, его будущей просьбе придавалась таким образом и некоторая секретная интимность.

«Приблудные» слаженно закивали, будто заговорщики, причастные к украденной у государства тайне, а впрочем, и заговор присутствовал в уме инженера, паскудство, конечно, да ведь чего не сделаешь ради друга? Вот и Митенька его затею хотя и осудил с нравственных позиций, но и благословил иносказательно, понимая — иного выхода у Яромира попросту нет.

— Я и говорю, господа хорошие. Виданное ли дело? Чтобы незваные эмиссары из Девяти Рек, несмотря на то, что они достопочтенные, у нас в городе командовали, как им угодно? Слабость нашу показать, этого ли добиваемся? — Яромир, насупившись, обвел тяжелым, угрожающим взором присутствующих.

В тот же момент из-за увитой лианами решетки показалась бабка Матрена, поспешавшая к столам с круглым подносом и пыхтящим чайником на нем. Увидала Яромира, да еще в такой компании, услыхала последние его слова — поднос так и заходил ходуном в полных ее руках. Уж не белены ли, случаем, объелся ее родной постоялец? Или лихорадка болотная его одолела? Но, видно, бабка скоро сообразила, что к чему, безнадежно покачала головой — все равно на ее появление обратил внимание один Яромир. То ли давала понять, что затея его пуста, то ли, наоборот, предвещала успех и сожалела о выбранных инженером низменных методах для достижения желанной цели.

— Вы это, господин сторож, хорошо сказали, — одобрительно поддержал его страдающий народник Емельян, заботливо поправил рваный ошметок одеяла, дабы не просочилось из бадьи накопленное тепло. — Мы и сами мусолили тему — так ли, этак ли. Но все решиться не могли. С одной стороны, ультиматум — ишь ты, выволочка, будто малым детишкам. А с другой — дело нам и впрямь постороннее. Из политических видов выгодное мало. Чего понапрасну горло драть? Пущай нынешние правители на нем позорно обкакаются, а мы уж в уголку постоим.

— Погоди, Емеля, не твоя неделя. Чего за всех вылез? — одернул его вдругорядь змеей смотрящий Гервасий. — Господин сторож еще не все столбы на верстах обозначил. — И, уже поворотясь, к Яромиру: — Так мы слушаем вас со вниманием.

Ничего иного не оставалось, как с неправедных дум да в омут.

— А если бы, к примеру, в виде личного для меня одолжения? — стараясь придать своему голосу как можно более нарочитой властности, произнес Яромир.

«Приблудные» как-то разом неловко засипели, закряхтели, будто бы и от удовольствия, и в то же время определяясь — кто первый откликнется на столь необычное предложение. Чтобы господин заводской сторож просил, да еще не за себя, и в виде персонального ему волеуступления, мыслимое ли прежде дело? Яромиру их застенчивое шутовство было нипочем, дурачки, откуда им и знать-то, что давно уж решился он на кое-что еще, на такое, что любую раздачу вынужденных обещаний сделает в самом скором времени бессмысленной и обесцененной, но то-то и оно, что знать об этом не полагалось. Только бы выиграть самую малость, может, всего неделю-другую, пока не разъяснит он до конца скрытое за пеленой, да в придачу не обезопасит надежно близкого своего друга.