Читать книгу "Москаль - Михаил Попов"

Бобер расстроил его, сказав, что ехать надо не «как–нибудь», а прямо завтра, что поездка займет, возможно, половину дня.

— И не меньше, чем половину всех денег, — добавил Кастуев.

Второе сообщение расстроило Нестора Икаровича. Денег ему было жалко не из жадности, разумеется, а потому что могло не хватить для успешного завершения экспедиции. Эти двое, дружки майора, его довольно сильно раздражали. Мало того, что обошлись они ему каждый в кругленькую сумму, так они еще и собираются развести его на деньги на пару с каким–то местным башибузуком. Хорошо, что он им не сказал, насколько профинансировал его майор. Нестор Икарович считал себя специалистом по обнаружению флюктуаций в естественной, а равно и человеческой природе. Именно поэтому он оказался в нужном месте в нужное время, поймал изгиб майорского настроения и получил в свои научные руки такой безвозвратный куш.

— Мы за границей, Нестор, — сказал Бобер, чувствуя шевеление сомнений в душе ученого. — Здесь лучше заплатить.

— Азия! — вздохнул Кастуев, сам будучи почти азиатом.

— Ладно, — угрюмо махнул рукой Нестор, — завтра так завтра. В смысле завтра подумаем, что делать. А сейчас пойдем разгружать оборудование.

Они все вместе направились к грузовику, в кузове которого на пыльных ящиках сидел, истекая потом из–под панамы, друг «наследника».

Место было вычислено Кляевым, но на карте опознано «наемниками» Кастуевым и Бобром. Заброшенный поселок в полусотне метров на юг от реки, которую Кляев называл Элевент, отвергая имя, данное местными жителями. Река эта была частью мистической географии Гондваны, с которой Нестор успел сродниться, и являлась, по его мнению, дальней во всех смыслах родственницей таких знаменитых водных потоков, как Лета, Коцит, Ахерон и Стикс.

Поселок был не старинный, но очень заброшенный — несколько строений с плоскими крышами, обнесенных ржавой, рваной, но колючей проволокой. Деревянная, покосившаяся вышка. Она безвредно высилась за пустой, страшно обшарпанной цистерной для воды на кривой железной подставке. В боку цистерны торчали изувеченные или выломанные краны для умывания. Повсюду валялись бочки из–под горючего, почему–то очень помятые. Что за странный гнев на них всех отыгрался?

Посреди поселка лежала обугленная покрышка от колеса механизма, который должен был бы, судя по размерам, участвовать в разработке карьеров Атлантиды. Вокруг валялись колеса поменьше. Стая с вожаком. Остальной мусор не заслуживал даже перечисления. Разве что автомобильное зеркало заднего вида. Оно висело на мачте посреди лагеря и ослепительно било по глазам отраженным солнечным лучом, как электросварка.

— Люди покинули это место, — сказал Кляев, оглядевшись. — Меня это не удивляет. Простому человеку, не понимающему смысл этого места, здесь невозможно находиться.

— Закрыли финансирование, вот все и разбежались, — поторопился высказать слишком рационалистическую точку зрения Кастуев.

Ученый бросил в его сторону мудрый и иронический взгляд.

На другом конце лагеря, сразу за провисшей колючкой, были обнаружены два куска какого–то строительного остова, сложенного из плохо обтесанных камней.

— Видите? — многозначительно вопросил Кляев.

— Ну? — поглядели на него спутники.

— Еще до советской метеостанции и автобазы здесь было поселение. И я уверен, если бы мы немножко, всего чуть, поработали археологами, то отыскали бы здесь целый слоеный пирог из поселений разного времени.

— Ну и что?

— Люди селились здесь всегда, ибо место очень удобное, так и напрашивается, чтобы тут обосноваться. Но если не умеешь пользоваться невидимой геометрией мировых энергетических влияний, то любая попытка укоренения обречена на провал.

Сообразительный Кастуев тут же поспешил использовать речевую ситуацию в своих целях. Похвалил глубокомыслие ученого и напомнил, что, кроме высших, энергетических сил, есть еще силы земные, административные, а тоже требующие уважения. В данном случае глава местной районной управы или как эта должность здесь называется. И завтра надо не начинать думать об этом, а сразу же ехать.

— Иначе мы, как и все остальные, кто тут был, не удержимся.

Кляев поморщился, ему не понравилось, что его поймали в логическую ловушку, и ему еще сильнее стало жаль денег, от которых придется отказаться в пользу какого–то невежественного местного дикаря.

— Все равно не отстанете. Едем.

Ставка «хозяина» Памира располагалась в поселении, при взгляде на которое тут же возникало в сознании слово «кишлак». Никак иначе обозначить это скопище разнокалиберных, в беспорядке расположенных, непонятно из чего построенных домиков было нельзя. Через кишлак вниз к реке Элевент на большой скорости пролетал ледяной горный ручей. Он истерически искрился на солнце от собственной холодности. Четыре карагача склонили над ним шершавые туловища, расставив в стороны голые ветви: осень. У одного из старинных деревьев грелся на солнышке джип «мицубиси», рядом с ним спал на корточках босый человек с автоматом. Эта картина служила иллюстрацией к рассуждению Кастуева о том, что в этих горах, помимо культуры традиционной, памирской, есть еще и две субкультуры. «Калашников» — калче и «паджеро» — калче. Своими познаниями Кастуев делился по дороге от лагеря экспедиции к становищу «хозяина».

Водитель гостевого джипа припарковался рядом с хозяйским.

— Наверно, у них здесь биржа автомобилей, — пошутил себе под нос Кривоплясов — единственные слова, произнесенные им за все время путешествия.

Но на них вдруг отреагировал водитель. Он повернулся к пассажирам и что–то сказал громко и непонятно. Впрочем, все поняли: выметайтесь!

Выбрались, разминая ноги и оглядываясь. Из проулка между двумя низенькими «саклями» вышли две огромные собаки и остановились, вдумчиво глядя на гостей. Порыв ветерка донес запах какой–то кулинарной гари из–за домов. Из того же проулка появился пятилетний примерно мальчик с голым загорелым животом. Он встал между псами, небрежно опершись на их загривки, как будто был с ними в приятелях. Собаки по очереди зевнули.

— Шли, — сказал водитель джипа, захлопнув дверь и пискнув противоугонной сигнализацией.

«Хозяин» встретил гостей во дворе своего дома. Здесь была приятная тень, создаваемая кронами двух приземистых, разлапистых чинар. В самом уютном углу на низеньком деревянном настиле, покрытом несколькими слоями одеял, полулежал на потертых подушках «Хозяин» в одних лишь шортах и тюбетейке. В руке пустая пиала. Под жестяным навесом в глубине двора дымились мангал и казан, возле них роилась какая–то человеческая жизнь.

Было предложено садиться. Гости устроились кое–как на пятнисто нагретых солнцем, странно пахнущих одеялах, свесив башмаки с настила.

«Хозяин» улыбался спокойно, приветливо, даже можно сказать, обаятельно. Большой загорелый мужчина с правильными чертами свежего, бритого лица, великолепными, сверкающими подлинным, не стоматологическим здоровьем зубами. Но еще лучше зубов были глаза. Очень темные зрачки, очень яркие белки. Уверенность и добродушие излучал человек, велевший называть себя Рустем.