Читать книгу "Ричард Длинные Руки - король - Гай Юлий Орловский"

Она оглянулась, в больших детских глазах метнулся испуг, вот уж не думал, что выгляжу страшным, сказала торопливо:

– Почему заставили? Я сама… мне жалко, что цветы здесь вянут… Они думают, что если здесь почти никто не ходит, то пусть погибают?

– Благородно, – сказал я. – Меня зовут Ричардом Завоевателем, а вас, леди?

– Сильвия Кристен, – ответила она.

– Кристель? – спросил я.

Она покачала головой.

– Нет, Кристен. Не понимаю, почему многие переспрашивают. Сильвия Кристен, на мой взгляд, звучит лучше! И род наш настолько древний, что…

Она замолчала, покосилась на слуг, что задвигались с утроенной скоростью.

– Да, Сильвия, – ответил я. – Вы очаровательны, Сильвия. Но, думаю, вам это говорят постоянно, а ничего лучше я придумать не могу.

Она улыбнулась шире, и ямочки превратились в подобие полумесяцев, это так трогательно, что у меня дрогнуло сердце.

Я учтиво поклонился, она присела в реверансе, я отправился продолжать обход и все время чувствовал ее взгляд строго посредине между лопатками, то ли недоумевающий, то ли еще какой, мужчины в оттенках не разбираются и не должны разбираться, а кто разбирается… разве мужчина?

И все-таки пока даже Альбрехт не знает всей глубины и широты перемен, которые ожидает мир… или, по крайней мере, этот регион. Разве что Аскланделла, эта странная принцесса, что поняла почти все, что я задумал, и даже оформила в правильные строгие слова, в то время как я действовал бы скорее по наитию.

Из нашего беспримерного северного похода возвращается уже иная армия, а на границе Бриттии и Варт Генца ее встретит армия под началом Меганвэйла, тоже ничего общего не имеющая с прежней феодальной, строго подчиняющаяся приказам военачальников, никакой вольницы лордов, боеспособная и великолепно обученная.

Я заявлю громко и разошлю манифесты, что а) Мунтвиг повергнут, б) мир восстановлен, в) все живут мирно, г) люди богатеют, д) торговля между королевствами стала беспошлинной, е) Варт Генц и Скарлянды, во избежание уже привычной вражды и столкновений, объединяются в одно королевство, к которому присоединяются земли упраздненного Эбберта, что праздник и повод для ликования и великодержавной гордости Великой Улагорнии…

А это значит, что Ричард Завоеватель милостиво принимает по многочисленным просьбам трудящихся лордов королевскую корону Улагорнии и обязуется блюсти мир и справедливость, а кто захочет покричать о старинных правах лордов лично судить в своих землях по своей прихоти – тот будет объявлен врагом народа, то есть королевства, и будет немедленно милостиво повешен или же, по старинным священным правилам, четвертован, это когда сперва трижды полувешают, потом отрезают мошонку… и так далее.

Сердце стучит, я мысленно спорю с многочисленными оппонентами, повергаю противников и в самом деле развешиваю на стенах этих гадов, что тянут в прошлое… было бы по идейным соображениям, я бы спорил и переубеждал, а то просто хотят быть маленькими королями в своих землях и феодах, судить и наказывать по своей прихоти, пользоваться правом первой брачной ночи, устанавливать свои налоги и ничего не платить государству…

День клонится к закату, небо начинает краснеть, я шел, задумавшись, когда увидел, как впереди со стороны багрового солнца вышла из его оранжевости и золотистости юная девушка, светлая и чистая, с бесконечно милым лицом и добрым ласковым взглядом. Из нее получится идеальная жена, подумал я с непонятной тоской, такие вот делают мужей самыми счастливыми людьми на свете, а бывшие друзья не понимают, почему те оставили воинские забавы и не покидают удаленных имений.

Она взглянула на меня с некоторым испугом и даже робостью, присела, опустив голову.

– Леди Сильвия, – сказал я.

Она прошептала пугливо:

– Ваше высочество…

Я взял ее за подбородок, такой девичьи нежный, приподнял, заглядывая в лицо.

Она пролепетала:

– Ваше высочество?

– Леди Сильвия, – сказал я тихо, – не хотите сегодняшнюю ночь провести в моих покоях?

Она округлила глаза.

– Ваше величество!

– У меня слишком широкая кровать, – объяснил я. – А завтра утром я, скорее всего, уже буду мчаться на верном коне в сторону Варт Генца солнцу и ветру навстречу, расправив широкую грудь. Или упрямую, точно не помню. Как думаете, она у меня широкая или так себе?

Она взмолилась:

– Ваше высочество!.. Возьмите другую! В темноте все женщины одинаковы…

Я засмеялся, убрал руку, но она продолжала смотреть на меня испуганными глазами пойманной газели.

– Встаньте, леди Сильвия, – сказал я. – Вы сказали удивительно точно… Простите, что задержал.

Она поднялась, я поклонился, отпуская ее, она повернулась и торопливо заспешила к двери, но там обернулась, я увидел на ее лице сильнейшее смущение.

– Ваше высочество…

– Да, леди Сильвия?

– У меня подруги… фрейлины ее величества…

Она запнулась, я сказал, уже зная, что последует:

– Да-да, слушаю.

– Они будут счастливы, – договорила она с трудом, – если вы… если вы… Сказать им?

Я покачал головой и сказал горделиво, наслаждаясь своей стойкостью перед примитивными соблазнами:

– Не стоит, леди Сильвия. Это была минутная слабость, рожденная понятным зовом мужской плоти. Увы, но Господь создал нас именно такими, так что часть вины и на нем, потому он понимает нас и достаточно снисходителен в такие моменты. Я в самом деле сожалею… Спокойной ночи, леди Сильвия.

Она прошелестела едва слышно:

– Спокойной ночи, ваше высочество…

Я поспешно отступил и вернулся во дворец, чтобы не заорать вслед, что я передумал, да пошла она эта гордость, Господь в самом деле создал нас такими, с гениталиями, а еще и дал самый первый и самый важный завет «плодитесь и размножайтесь!», так что я не должен так уж смирять себя постоянно, а лишь в тех случаях, когда размножение мешает работе…

Во сне снова был в Храме Истины, но монахи там не живые люди, а лишь тени тех бывших, существуют бессмертно, но сейчас лишь пытаются передать крупицы знаний местным дикарям… Или живые, но только в границах монастыря, а то и вовсе что-то еще чуднее…

Я попытался проникнуть в их тайны, но провалился в чудовищную временную или пространственную воронку, а то и вовсе в черную дыру. Ужас захлестнул меня такой дикий, какой бывает только во сне, но все же я не орал дико «А-а-а-а-а!», как орут все герои в демократическом будущем, я из героев этого времени, а они любые испытания встречают молча, лишь стискивают челюсти и кулаки.

Когда я видел, как они молча и без стонов сами зашивают себе глубокие раны толстой иглой с леской для ловли рыбы, я острее всего ощущал пропасть между миром чести и миром облегченной жизни, но обычно списывал на то, что у нас отросло больше нервных окончаний, потому мы такие, ну, нервные и ранимые.