Читать книгу "Население: одна - Элизабет Мун"

мысленно перевести: «Электростанция делает электричество». – С-с-с у шур, с-с-с аает ку.

Да, электричество в шнуре охлаждает холодильник, но как он понял, что электричество течет по шнуру? Это же вовсе не очевидно. Он не мог видеть провода за холодильниками в центре: они скрыты корпусами. Офелия кивнула, в очередной раз позабыв, что они не понимают этого жеста.

Лазурный откинул полу своей накидки и открыл сетчатый мешок, притороченный к одному из ремней. Офелия увидела тонкий цилиндр длиной со свою руку, напоминающий палку или мясистый травяной стебель. Лазурный поднес его ко рту и подул, подставив руку под открытый конец. Потом осторожно взял ее руку и поднес к концу трубки. Офелия ощутила поток воздуха. Что он хочет сказать?

Лазурный быстро, неразборчиво забормотал. Заметив, что Офелия растерялась, он повторил медленнее: шумный выдох – пауза – «у» – постукивание когтем по цилиндру. Воздух в цилиндре? Офелия закивала, надеясь, что не ошиблась в толковании.

– Йатта у… – Гортанный клекот.

Офелия захлопала глазами. Вода в… чем-то. Воздух в цилиндре, вода в цилиндре? В чем-то вроде цилиндра? Она бы сказала – «в трубе»… Может быть, это слово и означает трубу?

– Труба, – сказала Офелия. – Вода в трубе. – При виде того, как существо проводит эти параллели, у нее захватило дух.

Лазурный склонил голову набок. Может, этот жест заменяет им кивок? Затем он повторил всю цепочку: выдох – «у» – цилиндр.

– Йатта у ту… ту…

Должно быть, он пытался произнести «труба».

– Труба, – подсказала Офелия.

– Тута. – Он постучал по цилиндру, не давая ей поправить его снова. – Йатта у тута… С-с-с у шур.

Он понял концепцию. Подобно тому как воздух тек по трубке, а вода – по трубам, электричество текло по шнурам, кабелям, проводам. Офелия знала детей, которым сложно было это усвоить, которые настаивали, что электричество не может течь, потому что провода не полые. А этому существу хватило одного взгляда на приборы, шнуры и элементарные учебные иллюстрации, чтобы у него в голове сложилась картинка.

Офелии вдруг стало очень холодно. Это опасные создания; им уже случалось убивать людей. А она обучает их человеческим технологиям… Лазурный схватывал все на лету; такими темпами скоро они начнут строить собственные космические корабли.

Но она все равно не могла им помешать. Еще до того, как она узнала об их присутствии, существа наверняка собрали достаточно информации, чтобы представлять угрозу. А когда Офелия поняла, что они узнали слишком много, было уже поздно.

Она немедленно заспорила сама с собой, ее ли это вина. Старый голос, как водится, обвинял; новый голос выступал на стороне защиты. Старый голос заметно ослаб, расщепился на отдельные волокна, и теперь в нем можно было различить множество голосов: мать, отец, учительница начальных классов, которую возмущало, что Офелия слишком быстро усваивает материал; преподаватель в старших классах, которого возмущало, что Офелия отказалась от стипендии; Умберто, Барто… даже Розара.

Новый голос… Ей показалось, что новый говорит как она сама, только моложе, но уверенности у нее не было. Новый голос настаивал, что это не ее вина. Указывал, как увлекательно все происходящее, какие возможности перед ней открываются.

Офелия прыснула от смеха, и Лазурный вздрогнул.

– Прости, – сказала она, с трудом стирая с лица улыбку.

Лазурный не мог знать, почему она рассмеялась; возможно, он не понял даже, что это был смех. Да она и себе едва ли могла объяснить, почему смеялась. Просто весь этот внутренний спор показался ей таким глупым – и тревога из-за ответственности перед всем человеческим родом, и восторженный энтузиазм нового голоса, которому не терпелось узнать побольше о другой цивилизации.

Что бы она ни узнала, пользы от этого никому не будет: жить ей осталось не так долго, и если даже в колонию вернутся люди, все ее попытки внести свой вклад останутся незамеченными… если, конечно, существа не уничтожат их раньше. На секунду ее охватили ужас и отчаяние, такие же внезапные, как приступ смеха. Смерть, которой она не боялась прежде, маячила теперь в конце переулка: непроглядная темнота, а за ней – ничего. Офелия и не подозревала, до чего крепко цеплялась за свои воспоминания, заметки на полях официального журнала, которые переживут ее, даже если никто их не прочтет, пока не осознала, что эти записи могут умереть вместе с ней.

Словно в ответ на ее тоску все давние болячки разом дали о себе знать, как будто нервная система преобразовала эмоции в телесные ощущения. Сердце сбилось с ритма, острая боль пронзила бедро и колено, под ребрами запекло. Усталость обрушилась на нее, как удар пыльного мешка, и Офелия, пошатнувшись, вслепую зашарила руками в поисках одного из стульев, стоящих вокруг широкого обеденного стола. Стул заскрежетал ножками по полу; Лазурный замер, слегка разведя руки. Офелия тяжело опустилась на стул. Это пройдет – всегда проходит. Через несколько минут дыхание выровняется, и она подумает о чем-нибудь приятном, и тогда ей станет легче.

Она бросила взгляд поверх стола на открытую дверь в огород. За этим участком она не ухаживала – только подбрасывала время от времени терраформирующего посевного материала из рециклера. Плети стручковой фасоли с кремовыми цветами заплели весь огород, в поисках опоры протягивая покачивающиеся усики во все стороны. Поднялся ветер; усики заколыхались еще сильнее, и в открытую дверь пахнуло ароматом зелени.

Офелия глубоко вдохнула. Да. Ей всегда удавалось найти что-нибудь, помогающее справиться с секундной слабостью. Цвет, запах, обрывок мелодии. Дождавшись, когда сердце успокоится, она осторожно поднялась на ноги. Перед уходом надо бы запереть дом и закрыть ставни… но она и без того слишком устала, а если она планирует дойти до электростанции, силы следует поберечь.

Когда Офелия повернулась к входной двери, Лазурный застрекотал. Она оглянулась. Взявшись обеими руками за огородную дверь, он слегка покачал ее и наклонил голову. Понятно без слов. «Закрыть?» Офелия кивнула и для верности изобразила одной рукой дверь, а другой – стену. Лазурный закрыл дверь, а затем, под ее присмотром, – ставни. Выходя на улицу, он прикрыл переднюю дверь и задвинул щеколду.

Офелия удивилась бы, но в тот день сюрпризов было столько, что на удивление не осталось сил. «Ты уже немолода, – напомнила она себе. – Не так уж много у тебя осталось сюрпризов».

13

На электростанции Лазурный первым делом принялся разглядывать показания приборов и предупреждающие знаки – совсем как человек, который по случайности забрел в необычное место. Большие зеленовато-серые ящики и цилиндры, глянцевые черные изоляторы, монотонное гудение… Офелия не замечала и не слышала всего этого много