Читать книгу "Опасное наследство - Екатерина Соболь"

– Вы оба – венец моей карьеры, – гордо сказал Бен, за шкирку подняв Молли на ноги. Та не изменилась в лице, но и не упала. – Уходим отсюда.

Он перекинул мою руку через свое плечо, второй крепко взял Молли за локоть и потащил нас к воротам. Камень я убрал себе в карман.

– Она жива? – спросил я, косясь на Молли, которая не поднимала головы, но исправно переставляла ноги.

– Уточни слово «жива», – деловито прокряхтел Бен. – Она потеряла много раствора, пульс почти отсутствует, и все же какой это великолепный экземпляр! Ее состояние мною еще не изучено, но вот, посмотри.

Он остановился, бесцеремонно оттянул Молли нижнее веко и приглашающе посмотрел на меня. Я покрепче уцепился за Бена и заглянул Молли в глаз – мне было приятно, что Бену интересно мое профессиональное мнение как коллеги-врача.

– Глаз подергивается, – торжественно заключил я.

– Не весь глаз. Глазное яблоко, – назидательно ответил Бен и потянул нас дальше. – Да, оно закатилось наверх, как бывает при обмороке, но если бы она была совершенно мертва, глазные яблоки просто смотрели бы вперед. Пустым и неподвижным взглядом. Уж поверь мне, я неоднократно видел мертвые глаза.

– Спасибо, что пришел за мной, – просипел я.

Бен удивленно глянул на меня и тут же нахмурился, будто не хотел, чтобы я заметил это выражение на его лице.

– Граф выставил тебя на посмешище. Ты – поразительное научное достижение, а не ярмарочный фокус. Он унизил мою исследовательскую гордость.

– Ну хоть костюм тебе дал. В будущем одевайся прилично, тебе идет.

– Ты всегда слишком много внимания уделял внешности, – буркнул Бен.

Он выволок нас за ворота, и я в который раз за последние сутки зашагал по знакомой улице. Вокруг было пусто. Люди победнее уже спали, те, кто побогаче, веселились в салонах, на ужинах и балах. Мостовую покрывал снег, идти было трудно, и Бен начал выбиваться из сил.

– Как ты думаешь, сможешь разбудить Молли снова? – спросил я, чтобы отвлечь его.

– Разбудить! Неплохое словечко. Думаю, смогу. Для начала надо пополнить запас раствора – кожа у нее иссохшая, как бумага, – а потом слегка ударить током, – зачастил Бен, оседлав любимого конька. – Мозг определенно жив, хоть и ушел в некое подобие сна, чтобы сохранить в теле немного жизни. Человеческое тело – мудрейшее творение природы. Никогда не перестану восхищаться его устройством. – Он довольно вздохнул и подтянул мою сползающую руку. – Все-таки рано я разочаровался в своей работе, она очень мне дорога. Но выбраться ненадолго из сарая оказалось приятнее, чем я думал. Ты любишь шампанское? Мне понравилось! Правда, танцы я все еще нахожу удивительно глупым занятием.

К ночи воздух стал мягче, теплее, будто следом за снегопадом к городу подбиралась оттепель. Мы добрели до своих ворот, меся ботинками подтаявший снег. Юбка Молли промокла до колен, Бен два раза чихнул – как бы не простудился, люди такие хрупкие.

Впереди смутно угадывались контуры особняка, и я остановился, выпустив Бена. Стоять прямо было непросто, но я справился.

– Идем, чего встал? Тебе я тоже раствора подолью.

– Он мне больше не понадобится, – хрипло сказал я, пошатываясь на ветру. – В следующий раз, когда увидимся, я буду жив.

– Весьма смелое и необоснованное заявление.

– Я найду наш камень. Камень жизни. Отец его спрятал.

Бен закатил глаза.

– Опять ты со своими сказками! Джонни, это бред угасающего рассудка, и раствор поможет тебе гораздо лучше, чем какой-то…

Его голос отдалялся, пока не затих совсем. Я бодро брел к дому, раскинув руки для равновесия и припадая на одну ногу, которая совсем перестала разгибаться и, похоже, навечно застыла в полусогнутом положении.

Нет, нет, я не могу упасть, я дойду, все не может закончиться настолько бесславно. Все Джоны Гленгаллы выживут, я дам шанс каждому из них и, возможно, стану первым в истории хореографом, писателем и врачом в одном лице.

Дом приближался – мрачный темный прямоугольник, едва заметный на фоне черного неба. Невзрачная оболочка, скрывающая то, что нужно мне больше всего на свете.

На этот раз в доме не было ни ирландцев, ни грабителя, только я – и сокровище, которое оставил отец. Сидя в шкафу леди Бланш, я понял: подсказка, где искать камень, кроется в тексте песни про ожившего Файонна, вот почему отец пел нам с Беном такую вопиюще неподходящую колыбельную. Он спрятал камень давным-давно и хотел, чтобы мы запомнили, где его искать, даже сами не зная, что запоминаем. Вещи, которыми он украшал дом, тоже были выбраны не случайно.

Где ты спрятал, что имел,Ценности куда ты дел?Россыпь золотых монет,Прялку, собственный портрет,Гобелен с крылатым львом,Камни, что горят огнем?Просыпайся, дай ответ!Грешникам покоя нет.

Гобелен с крылатым львом и «собственный портрет» отца найти было легко – первый висел в кабинете, второй стоял у камина в столовой. Камин давно потух, справиться с разжиганием свечей я не рассчитывал, так что сразу потащил портрет к окну, чтобы осмотреть. Затем добрел до кабинета и попытался проделать то же самое с гобеленом, но не смог снять его со стены. Пришлось кое-как прощупать те части, до которых я смог дотянуться. Ничего!

Я был уверен, что найду камень вставленным или вшитым в портрет или гобелен, – не зря же в доме находились те же предметы, которые перечисляются в песне! Но никаких потайных карманов на обоих произведениях искусства я не обнаружил. Я сердито рыкнул. Да что ж такое! Вернулся в столовую и уставился на портрет, пытаясь отыскать тайные знаки в самом изображении, но единственное, что я заметил, – это то, что рука отца, лежащая на эфесе церемониальной сабли, выглядела странно: все пальцы сжимали эфес, а указательный был вытянут вперед. Сначала я подумал, что просто художник был так себе, а потом решил: вдруг это и есть знак? Вдруг отец куда-то указывает? Я дотащился до противоположной стены и без большой надежды постарался найти точку, куда указывал палец, когда портрет висел над камином. Ничего не нашел: стена и стена. Я даже простучал ее ладонью – безрезультатно.

Ладно, отчаиваться рано. Я задумался изо всех сил. В остальных куплетах перечислялись предметы, которых я у нас дома не помнил, так что оставалось только как следует вдуматься в первый. Что там еще было?.. Россыпь золотых монет, прялка, камни, что горят огнем. Куда ж ты все это дел, папа? Я почувствовал себя отчаявшейся женушкой Файонна, которая больше ничего не может выяснить у мужа.

Хотелось надеяться, что прялка ни при чем, потому что я даже не знал, как она должна выглядеть. Россыпь золотых монет и драгоценные камни – тоже так себе указания, вряд ли они всегда лежат на одном и том же месте.

Кстати, о местах… Портрет ведь раньше висел в кабинете, там же, где и гобелен. Значит, там и надо искать! Монеты годами на одном месте не лежат, а вот предметы интерьера в нашем доме навечно остаются на тех точках, которые однажды заняли. Уверен, отец был бы возмущен, узнав, что наследники перевесили его портрет: зачем? Я снова отправился в кабинет, продвигаясь вдоль стен, чтобы было за что держаться.