Читать книгу ""Сивый мерин" - Андрей Мягков"

Трусс вылил остатки водки в стакан, задержал над ним горлышко бутылки.

— Ещё будет кто? — Ответа не последовало.

— Давай, Сивый, считай капли, займись делом, а то, я смотрю, ты совсем заскучал. Досчитаешь до ста — это минут тридцать — выпьем и по домам. Лады? Кушать очень хочется.

Он прошёлся по кабинету.

— Ну — явится твоя Нина завтра с повесткой, ну — допрошу я её, допустим, с пристрастием, как говорится, и что? Что у меня есть? Чем мне брать? Где хоть один козырёк? Хоть какая семёрочка завалящая? Она наверняка всё будет отрицать — и я в жопе. Нет у нас доказательств против Щукиной.

— Есть.

— Нет.

— Нет есть! — Мерин даже поднял кулак, чтобы ударить по столу, но вовремя спохватился. — Есть доказательства!

Трусс изогнул брови.

— Какие, начальник? Просвети, не томи.

— Я видел её, понимаете, Анатолий Борисович, ви-дел! Она была не в себе, у неё руки дрожали! И разговаривать со мной не захотела…

— Убедительно. Сдаюсь. Наповал, правда, Яша? Молодец, не ожидал. Одна только неувязочка. Говоришь, руки у неё дрожали? Верю, но смотри, видишь — и у меня они дрожат. — Он протянул перед собой ладони. — Так я вчера преувеличил немного, грамм на пятьсот, вот они у меня и ходят ходуном. Может, и она тоже? У медиков, говорят, всегда при себе спирт неразбавленный. А потом подумай, Всеволод Игоревич, если бы у тебя из-под носа любимую девушку увели в совершенно неизвестном направлении — как бы ты реагировал? Никак?

Трусс подсел к Мерину, обнял его за плечи.

— Когда у нас любимых уводят — дрожат не только руки-ноги, но и все остальные члены, уж поверь на слово. Нет? И говорить она с тобой не захотела — тоже понятно: не до того, видимо, было в столь тягостный для неё час. А что мужу бывшему звонила — так он же у неё бизнесмен, равно как и покалеченный Кораблёв. А свой свояка, как известно… и так далее. Вдруг чего-нибудь да насоветует. Я прав, Яша, ты Щукиным занимался, с блесной ходил на эту щуку?

— Там в его конторе выручку не показывают. Вроде за бугор вывозят. Не наше дело — налоговой. — Ярослав выглядел неприглядней разбитого автомобиля.

— Но ей-то, Щукиной, без разницы — чьё это дело: наше — не наше. У неё умыкнули любовника. Так? Так. Где искать? Куда — звонить? В милицию? Но она, я слышал, не совсем идиотка: раз избили до полусмерти, стало быть, мальчик её не настолько законопослушен, чтобы под стеклянный колпак и на выставку достижений для подражания молодому поколению. Верно? Не хотела она с тобой разговаривать. Не-хо-те-ла — вот и весь сказ. Сегодня у нас какое мая, третье? Вот она третий день и помалкивает и правильно, кстати, делает — что тут непонятного? Вы меня контролируйте, ребятки, я ведь могу ошибаться.

Он повернулся к Мерину, погладил его по голове.

— Не устал считать, маленький? Сколько накапало?

— Тридцать две.

— Ё-моё! Не жилишь? Так мы до утра просидим. Яш, давай ты, начальник — лицо заинтересованное, а мы с тобой люди свободные.

Трусс передал бутылку Ярославу, сделал несколько приседаний, приговаривая: «Загнёшься тут с вами к чертовой матери, чтоб не сказать хуже». Вновь развалился на стуле.

— Ну что призатихли, угрозки? Мне возражения нужны доказательные — иначе я не гений. Не там мы рыбку ловим, поверьте, не туда сеть забрасываем, при чём здесь Нина Щукина?

— Нет, при чём!

— Убедительно. Доказывай.

— Я чувствую!

Трусс сделал вид, что падает со стула.

— Опять двадцать пять! Ну давай всё сначала, давай: маленький, чувствовать ты будешь с барышней в постельке, и то не сразу — потрудиться надо. А здесь твои чувства — мармелад, который мы с Яшей никогда не едим. Читал Чехова? Засунь ты куда подальше эти свои чувства — факты давай. Есть у тебя факты?

— Есть!

— Давай!

Сотрудники предоставили Мерину отсрочку: пока тот заглатывал готовый слезами пролиться комок в горле, они выкурили по сигаретке.

— Сто! — сказал Ярослав. — Можно.

Трусс разлил содержимое стакана на две порции.

— Держи, Яша, быстро считаешь, заслужил. Тебе нельзя, — обратился он к Мерину — глаза будут блестеть.

И они с Ярославом выпили на брудершафт.

Мерин начал очень тихо — единственная возможность не выдать своего отчаяния.

— Кораблёв не убивал жену, не сгорал в своей квартире. Он жив, избит кем-то и теперь исчез. Это мы знаем. Кто-то его долго, по тщательно разработанному плану, подставлял, и в случае, если мы заглатываем эту приманку — дело сделано: его нет. На самом же деле он есть, он — человек-невидимка, воскреснуть может только на другой планете. Из этого я делаю вывод, предполагаю, что сценарий этот написан любящей женщиной… Подождите, Анатолий Борисович, дайте мне договорить. — На этот раз Мерин-таки ударил несильно кулаком по столу.

— Да, предполагаю, но чтобы с фактами в руках — надо же сначала что-то предположить, правда? Пред-по-ла-гаю, что это — страстно любящая женщина. Именно — страстно! В этом деле вообще, по-моему, много достоевщины. Ведь и Евгения Молина, несмотря на все чудовищные выходки мужа — он даже в день их свадьбы провёл ночь с другой женщиной — Евгения Молина его тоже страстно любила, и «сценаристка» знала о её чувстве к Кораблёву. Молина была для неё самой опасной конкуренткой — и она убрала её якобы руками мужа. Первую часть задуманного Щукина осуществила сама: каким-то образом заманила Молину к себе и дальше — дело несложное: тринитроцианид пролонгированный, который в морге выдаётся за моментальный. Вы сами, Анатолий Борисович, это убедительно доказали при допросе хирурга.

— Да это убедительно, у тебя есть доказательства, что Щукина была знакома с Молиной? Согласись, в твоей версии это немаловажно. Любовница — с женой? Что-то я даже в мировой литературе реалистического направления не часто…

— Есть! Вернее — почти есть…

При слове «почти» Трусс, не жалея себя, звучно приложился к собственной ляжке, но Мерин продолжил.

— И я докажу обязательно. Сейчас не об этом речь. Первую часть сценария она исполнила сама, тут сложности не возникло. А вот кто реализовал вторую? Сгоревший на Шмитовском Сергей Слюнькин — а это он, никаких сомнений, результаты лаборатории не за горами: Галя нашёл не до угля сгоревший фрагмент, по которому можно делать выводы — так вот, Слюнькин был сначала убит выстрелом в голову, это установлено точно, а потом его взорвали: фрагмент этот Галя нашёл на потолке — как он туда мог попасть, если не от взрыва?

— Прости, — очень деликатно поинтересовался Трусс, — кто, ты говоришь, нашёл?

— Галя.

— Понятно. — Он взглянул на Ярослава. — Какая Галя?

— Неважно. Его убили, взорвали, а потом уже сожгли. И всё для того, чтобы исключить возможность идентификации. Теперь ответьте мне: чужому Щукина могла доверить подобное, оставаясь при этом уверенной, что заказ будет выполнен, а сама она не будет выдана ни при каких обстоятельствах? Ни при каких! А только это, как вы понимаете, и входило в её планы — никакой риск тут не имел права на существование, иначе вся затея — прахом.