Читать книгу "Главный приз - Ирина Волчок"

Надо же, какой у Катерины акцент заметный, удивился Виктор. Как это он раньше не слышал? Может быть, и сам он по-русски уже с акцентом говорит?

Стараясь четко выговаривать слова и слегка утрируя ма-асковска-ае пра-аизна-ашение, Виктор спокойно ответил сестре:

— Никаких шуток. Просто я нашел работу гораздо… выгоднее.

— Что?! — взвилась Катька. — Выгоднее работу он нашел! Главным психиатром армии США, да? Личный самолет, апартаменты в Белом доме, вилла на Ривьере, да? Ты там пьяный, да?

— Нет, — стараясь не раздражаться, ответил он. И что это за привычка у Катьки такая противная — чуть что: «Ты там пьяный?» Издержки профессии, надо думать. — Я тут не пьяный, я тут совершенно трезвый. И я не буду главным психиатром армии США. Я домой возвращаюсь.

— Так, — зловеще заключила Катька. — С тобой все ясно. — И бросила трубку.

Подумать только, все ей с ним ясно. Ему самому ничего с собой не ясно, а ей, видите ли, все с ним ясно. Ясновидящая ты наша…

Телефон опять зазвенел. Виктор включил автоответчик и пошел было из комнаты, но остановился на пороге, услышав Катькин голос.

— Вить, приходи к нам завтра на обед, — совершенно спокойно и даже ласково пригласила Катька. — Чужих не будет, приходи. — Она помолчала и с легкой ехидцей добавила: — Я тут письмо от Юлии получила, с фотографиями…

Виктор метнулся к телефону, схватил трубку и торопливо закричал:

— Кать! А чего это завтра? Зачем это завтра? Я уже сегодня есть хочу. Ведь еще не поздно, нет?

— Восемь часов, — подсказала Катерина. — Пока соберешься, пока доедешь — считай, девять. Это как, не поздно обедать? Да и нет у меня сегодня ничего толкового… Хотя нет, могу спагетти приготовить. Или ризотто. Тебе чего больше хочется?

— Я через двадцать минут буду, — не слушая ее, заявил Виктор, бросил трубку и выскочил из квартиры, на ходу натягивая плащ.

А потом весь вечер он просидел у Катьки и Алана, снова и снова перечитывая письмо Юлии и почти не замечая присутствия хозяев. Он был полностью поглощен странным, новым для него, завораживающим чувством — даже скорее предчувствием — чего-то значительного, огромного, невиданного… Чего-то самого главного в его жизни. И письмо Юлии было напрямую связано с этим его предчувствием.

Хотя ничего особенного в ее письме не было. Много об интернате: микроавтобус им кто-то подарил, купили новые шторы и стулья для младших, завели еще двух коз, бабе Насте сделали операцию, очень удачно, она уже через неделю на работу выйдет. Доктор Олег сказал, что, может быть, у них будет еще один врач… Кое-что о Машке: Цыпленок растет не по дням, а по часам, болтает без умолку и лезет куда попало, даже на шкаф недавно пыталась забраться. Очень красивая девочка получается, глазки у нее будут синие, а волосики — почти золотые… О маме Нине новости не очень веселые: опять болеет, почти две недели лежала, сейчас вроде получше. Передает привет и зовет в гости…

О себе Юлия не писала ничего, но Виктор за каждым словом, выведенным четким, круглым, немножко будто детским почерком, видел ее: как она там идет в интернат по тропинке сквозь старый сад, и как вешает те новые шторы, и как радуется дареному микроавтобусу… И как сидит у постели мамы Нины, тревожно заглядывая ей в лицо. И как снимает Машку с какой-нибудь верхотуры, куда той удалось влезть. И ее бесшумные, точные, плавные движения в ритме медленного пламени, и ее балахонистые одежки — необычные, немножко странные и в то же время какие-то очень уместные…

А он ни при чем.

— Может, у нас останешься? — предложила Катерина, с непонятным выражением наблюдая за ним. — Все равно завтра выходной. Оставайся, хоть пообщаемся как следует. А то все по телефону да по телефону. Оставайся. Утром все обговорим.

Вот уж чего ему совершенно не хотелось — так это обговаривать что-нибудь с Катькой. И вообще ему незачем ничего ни с кем обговаривать. И ловить на себе внимательные взгляды Алана ему тоже не хотелось. Ему хотелось закрыться в своей квартире, отключить телефон, сесть в любимое — оно же единственное — кресло и еще раз перечитать письмо Юлии. А потом посмотреть кассету о круизе. А потом опять почитать ее письмо. А потом самому написать письмо доктору Олегу. Что он там говорил о еще одном враче для интерната? Как сказала бы Юлия: «Интересно, поподробнее, если можно…»

— Нет, я пойду, — заторопился Виктор. — Я, кажется, электричество не выключил. Да и вообще… Я письмо возьму, ладно? На время.

— Ну-ну, — задумчиво сказала Катерина и загадочно добавила неизвестно к чему: — Смотри сам, тебе жить.

…Полночи Виктор пробегал из угла в угол, время от времени включая видеомагнитофон или втыкаясь в письмо Юлии, выученное им уже наизусть. Потом все-таки лег спать, уснул, и опять ему приснилось, как Юлия накрывает на стол… Все время у него с ней какие-то гастрономические ассоциации. Вот интересно, что по этому поводу сказал бы Фрейд? Не говоря уж о девице Ленорман. И опять во сне появилась маленькая девочка, черноволосая и черноглазая, которая тихо сидела и молчала. Не Цыпленок, другая. Потому что Цыпленка он держал на руках, а та дергала его за уши и пискляво кричала:

— А-а-ах! Я тебя любу!

— И я тебя люблю, маленькая моя, — ответил ей Виктор и проснулся.

Посмотрел на часы — шесть тридцать. Рано еще. Или ничего? Генерал всегда встает ни свет ни заря. Да и разница часовых поясов. Да пока соединят. То, се… Виктор встал и пошел звонить в Воронеж.

— Привет. — Валентин Владимирович, кажется, даже не удивился. — Ты откуда? Из Лондона? Ну-ну. И как у вас там?

— Как всегда, — буркнул Виктор, с некоторым испугом ощущая дрожь где-то в солнечном сплетении. — У вас-то как?

— Метель. — Валентин Владимирович вздохнул. — Четвертый день снег не перестает. Да еще и ветер… Все дороги позаносило. Юлия хотела сегодня приехать, да не проедет, наверное. Может, я сам туда попробую. Ей что-то передать?

— Привет. — Виктор вдохнул поглубже и решился: — Вы вот что… Вы ей пока ничего не говорите, а доктору Олегу передайте… Доктора Олега попросите, чтобы он назначение второго врача там не торопил. Его еще не прислали? Ну вот… У меня контракт через две недели кончается. Дней через пятнадцать—шестнадцать я дома буду. Так у вас очень холодно, да? Форма одежды зимняя?

— Зимняя, — помолчав, ответил Валентин Владимирович. — Очень зимняя. Сегодня вообще минус двадцать четыре. А ты к нам надолго?

— Да, — твердо сказал Виктор. — Надеюсь, что надолго. Как минимум — на всю жизнь.

— Вот оно что, — опять помолчав, сказал Валентин Владимирович. — А почему Юлии ничего не говорить?

— Не надо, — заторопился Виктор. — Я же ничего не знаю… То есть…

Он замолчал, совершенно не представляя, как можно объяснить отцу Юлии, что он, Виктор, наверное, ее обидел, а если и не обидел, то все равно не понял о ней ничего вовремя, это то же самое, и теперь кто его знает, как все получится… Боится он. Ну, вот как можно все это объяснить?