Читать книгу "Античный мир «Игры престолов» - Айеле Лушкау"

Миграция племен была распространена в древности, особенно за границами установленной власти вокруг Средиземного моря и Плодородного полумесяца. Конечно, греки и римляне зачастую не могли знать, почему варварские племена вдруг начинали стучаться в их границы, – возможно, их изгнало другое племя, как готов в IV в. н. э., которые были отброшены гуннами, – римляне были осведомлены об этом событии. Какой бы ни была причина, римлянам неизбежно приходилось иметь дело с последствиями. Цезарь использовал вторжение гельветов как повод для десятилетней кампании в Галлии, которая закончилась, лишь когда целая провинция оказалась под пятой вместе с частью Германии, Бельгии и Южной Британии. Однако это заняло десять долгих лет, потому что в войне участвовало не только галльское племя гельветов (с которым быстро расправились и больше о нем почти не вспоминали), – все галльские племена объединились из-за необходимости противостоять и всеобщей ненависти к новому угнетателю. Как и Манс Налетчик, вождь Верцингеториг впоследствии объединил эти племена, прежде разрозненные и питавшие ненависть друг к другу. Именно с таким разнообразием племен – готами, вестготами и их различными подгруппами – часто ассоциируется так называемое падение Римской империи, начавшееся в IV в. н. э. В то время как пример Верцингеторига предполагает усмирение одичалых, более поздние примеры вождей Фритигерна и Алариха вызывают чувство непосредственной угрозы – оправданное или нет – у тех, кто находится к югу от Стены.

Термин «одичалые» применим к довольно большой группе людей. Магнар теннов, Манс Налетчик и старик Крастер – все они, технически, одичалые, но на самом деле сильно отличаются друг от друга. Их вождь знает это лучше, чем кто-либо еще. «В моем войске говорят на семи языках», – говорит он Джону Сноу во 2-й серии 3-го сезона, и единственная причина, по которой ему удается держать всех вместе, это их убежденность в том, что находиться на севере намного опаснее, чем к югу от Стены. Это также классический признак «других», или врагов, в представлении греков и римлян: в троянском войске, состоящим из различных союзников, говорят на множестве языков, что свойственно также и великой армии, собранной царем Ксерксом для похода на Грецию, а также армии Ганнибала, воюющей против Рима. Даже армия римского полководца Помпея Великого с союзниками с Востока многоязычна – очевидный знак того, что она уступает говорящей только на латинском армии Цезаря. К этой известной детали добавляется еще один слой, связанный с языком: галлы Цезаря и троянцы Гомера говорят на латинском и греческом соответственно, хотя в текстах Цезаря периодически упоминаются переводчики. Такая же ситуация и с вольным народом Мартина: во всем своем языковом разнообразии, они говорят на общем языке Вестероса, поэтому ни Джону Сноу, ни кому-либо еще не нужен посредник, чтобы говорить с одичалыми, с которыми они сталкиваются. Отчасти это необходимо ради удобства и последовательности: так же, как всем нам известно, в голливудских фильмах нацисты говорят друг с другом по-немецки, а не по-английски с сильным немецким акцентом. Кроме того, это вопрос фокусировки, установления специфической точки зрения: одичалые – это одичалые, независимо от принадлежности к определенному племени, и считается, что особой разницы между ними нет. Они не только отделены от Семи Королевств грубой силой, у них даже нет собственного голоса, чтобы рассказать о себе, своей истории или истории своего сопротивления. Они существуют для внешнего мира лишь тогда, когда кто-то из власть имущих приходит к ним, преследуя свои цели. Джон отправляется за Стену, чтобы шпионить, а не знакомиться с народом, а Цезарь приходит в Галлию в качестве захватчика, а не антрополога.

Памятник Верцингеторигу на месте Алезии, 1865

Даже Бран, наиболее вероятный кандидат на жизнь за Стеной, исходит из необходимости. Бездомный, контролируемый возрастающими способностями варга, и ведомый снами о мистическом трехглазом вороне, он уходит на север, и его путешествие кажется очень необычным в сравнении с тем, что могло бы произойти на земле. Окажется ли его путешествие плодотворным, неясно, но он ищет что-то, чему даже не способен дать название. Ни один из путешественников Вестероса в земли за Стеной, по сути, не понимает, что это за дикое, загадочное место. Как и в Герцинском лесу, там есть удивительные животные и явления, и, как и галльские племена, одичалые исповедуют странную религию и странным образом ведут свои дела. За долгие годы за Стеной и под давлением Дозора они немало узнали о внешнем мире, поэтому знают, где безопасно, какого кодекса придерживаются люди к югу от Стены и какие политические идеологии они поддерживают. Но прежде всего одичалые демонстрируют то, что Вестерос не может: они никому не подчиняются, абсолютно свободны и все еще связанные с паранормальным миром.

И все-таки благодаря мнимому контрасту мы обращаем внимание на то, что Вестерос похож на одичалых больше, чем может показаться на первый взгляд: некоторые из его жителей являют пример «одичалости» в ее самых крайних появлениях (вспомнить только Григора Клигана или Рамси Болтона), некоторые высоко ценят свободу (железнорожденные или Мартеллы, девиз которых «Непреклонные, несгибаемые, несдающиеся»), здесь присутствуют странные силы (в Вестерос пришла магия Р’глора, а Квиберн изучал некромантию прямо в Цитадели Вестероса). Подобная двойственность – одновременно разделяющая и объединяющая две группы – является характерной чертой античной этнографии. Насколько она поочередно отчуждает и сближает других, настолько же влияет на взгляд читателя на собственную культуру. И возможно, это самый понятный и важный урок, объясняющий нам, как интерпретировать «Игру престолов» в качестве произведения искусства: в ее фантастическом мире, естественно, присутствуют более или менее знакомые черты, но именно неявное сравнение с нашим миром и пути, с помощью которых создаются и рушатся наши представления о самих себе, отражаются в зеркале вымысла.

Д. Дебуа. Дозорный на Стене

Эпилог

Существует один вопрос, ответ на который хотят услышать все читатели и зрители «Игры престолов»: чем все закончится? На этот счет выдвигаются различные теории: военная победа одного из соперников, полный крах общества Вестероса, космическое столкновение добра со злом, завершившееся погасшим экраном на последнем слове Ходора. Итак, что же станет с охваченным войной Вестеросом и может ли античная литература во всем своем многообразии помочь нам предсказать это? Насколько я могу судить, ответ, к сожалению, отрицательный. Даже античная литература со своими традициями не может предсказать, что сделает какой-либо определенный писатель; кроме того, у каждого мифа существует несколько разных концовок в зависимости от того, кто его пересказал. Однако я могу подвести некоторые сюжетные линии к логическому финалу и предложить несколько вариантов окончания саги.

Ближайшей параллелью между Античностью и ситуацией в Вестеросе является гражданская война 69 г. н. э., года, известного как Год четырех императоров (так как в течение одного года четыре императора заявили о праве на трон), завершившаяся приходом к власти императора Веспасиана, родоначальника династии Флавиев[47]. Хотя Год четырех императоров соответствовал типу, установленному веком гражданских войн, который разрушил Римскую республику и возвестил о начале режима Августа, у него тем не менее имелась одна отличительная черта, по крайней мере, согласно словам римского историка Тацита, который рассказал об этом событии наиболее детально. Как и во всех гражданских войнах, для этой войны также было характерно разрушение уз верности, когда отцы обращались против сыновей, братья против братьев, а рабы против своих господ. Как и в других войнах, были победившие и проигравшие, а люди обнаруживали в себе жестокость и сострадание, о которых ранее и не подозревали. Но, в отличие от более ранних гражданских войн, которые велись между ведущими римскими политиками (даже если настоящие сражения происходили далеко за пределами города), эта война обнаружила очень важную правду о политическом порядке – императоры могут восходить на престол и свергаться армиями, находящимися на большом расстоянии от центра власти, на далеких границах империи: в Испании и Галлии, в Германии и Иудее.