Читать книгу "Парадокс Апостола - Вера Арье"

На вылете также царила полная неразбериха: задержки рейсов наслаивались одна на другую, в проходах между рядами кресел накопителя пассажиры играли в карты, жевали истекающие майонезом сандвичи, обсуждали последние политические сплетни.

Родион, нацепив массивные наушники, прибавил звук и попытался отвлечься от происходящего вокруг него хаоса. Всего через четыре часа его ждал самый зеленый из всех греческих островов с полным набором отпускных удовольствий…

Наконец объявили посадку, и лавина отпускников хлынула в цилиндрическое нутро авиалайнера.

Родион занял свое место в первом салоне, втайне надеясь, что рядом с ним не окажется детей и словоохотливых стариков.

И ему повезло.

На соседнее сиденье опустился круглолицый православный священник, пахнущий чистотой и святостью. Самолет затрясся, словно нехотя пополз по взлетной полосе, а потом стал резко набирать обороты и как-то неожиданно оторвался от земли. Батюшка трижды перекрестился и уткнулся в пухлую книжицу, которую не выпускал из рук все это время. Родион отметил, что шрифт ее был кириллическим.

«Не иначе Жития святых апостолов читает», — подумал он, пытаясь поудобнее пристроить ноги в узком пространстве между креслами.

Попытки отвлечься от мыслей о расследуемом деле, как он ни старался, заканчивались полным фиаско. Накануне отъезда с ним связался Дарио, который успел-таки повстречаться с близким другом Гаспара Истрия.

— Солидный человек, владелец сети автозаправок, — гудел далекий Дарио, и голос его заглушался шумом волн и счастливыми детскими вскриками. — Но как о Гаспаре зашла речь, всю его дружелюбность как рукой сняло. Замкнулся, помрачнел. Сообщил, что ничего о нем не знает уже много лет…

— А ты попытался надавить на болевые точки? — поинтересовался Родион, накануне ознакомивший Дарио с основными тактиками дознания. Одна из них предполагала, что у каждого опрашиваемого есть свои «точки тщеславия» или «точки боли» — тот скрытый мотив, который заставил бы его вступить во взаимодействие с расследователем.

— Конечно! Прощупал его основательно.

— И те события он комментировать не стал?

— Нет. Он был совершенно непроницаем. На прощание произнес только чуднóе: «Долги… они платежом страшны, особенно сыновьи».

Эта фраза не шла у Родиона из головы со вчерашнего дня.

Отец и сын.

Кольцо вокруг последнего сужалось, и Родион уже не сомневался, что мотив самооговора Апостола кроется не в служении национальной идее или банальному золотому тельцу, а в каком-то личном роковом обстоятельстве. Но каком?

Сколько ни кружил он вокруг этой запутанной истории, нащупать истину никак не удавалось.

Он достал из сумки блокнот и отыскал составленную ими схему потенциальных источников информации, чтобы сделать отметки рядом с уже отработанными векторами и наметить следующие шаги. Поставив крестик возле имени Энцо Кастела, Родион вдруг почувствовал легкий укол беспокойства, которое быстро переросло в твердое ощущение, что эта фамилия ему уже где-то попадалась…

Развернув папку с отсканированными газетными статьями, где подробно описывалось убийство префекта и весь последующий уголовный процесс, он принялся их листать, пока не натолкнулся на искомое. Одного из главных свидетелей — появившегося, правда, как-то запоздало, всего за несколько недель до окончания предварительного следствия — звали Доминик Кастела. Именно он, управляющий Театральной ассоциации Корсики, в тот трагический вечер встречал почетных гостей на ступеньках театра. И именно он якобы видел в подробностях, как было совершено нападение на префекта в темном переулке, хотя лица подозреваемого в темноте разглядеть не мог.

Прибыв в алебастровую Керкиру, Родион сделал лишь один звонок и без труда установил, что Энцо и Доминик Кастела состояли в прямом родстве. И складывалась из этого довольно неприятная картина: получалось, что главным свидетелем в деле Апостола выступал человек, хорошо знакомый с семьей осужденного… Неудивительно, что Энцо не спешил делиться с Дарио своими знаниями: он и по сей день не чувствовал себя в полной безопасности. Хитроумная сеть, в которую когда-то попал Апостолис Истрия, плелась искусными руками и состояла из десятков крепких узлов, которые Родион, теперь уже во что бы то ни стало, намеревался разрубить.

* * *

Проснуться не от разрывающего воздух звука полицейских и инкассаторских сирен, не от переклички дорожных рабочих под окнами, не от скрежета мусоровоза, а от шелеста волн — не об этом ли он мечтал шесть долгих месяцев!

Арендованный им домик с двускатной крышей стоял на пригорке, откуда сквозь дымчатые кипарисы вела к воде едва приметная тропа.

Накануне в соседней деревне, до которой было рукой подать, гремел какой-то местный праздник, Агия Марина, кажется. Там было все: и хороводы в национальных костюмах, и томление десятка бараньих туш над костром, и много, много вина…

Его он, видимо, перебрал.

Помнил только, что обнимался с каким-то белозубым греком, учил его вульгарным французским словам и, кажется, порывался станцевать с ним сиртаки.

Обычной расплатой за пьянство для него всегда служило очень раннее пробуждение и долгая пытка мигренью. Вот и в этот раз он поднялся ни свет ни заря.

Помотавшись по дому, Родион сварил себе кофе в турке и со вкусом потянулся.

А не пойти ли окунуться?

Прихватив полотенце и облачившись в слегка выцветшие пляжные шорты, он спустился к узкой полоске песка, на которой явственно проступали отпечатки чьих-то лап. Собака в рыжем ошейнике расположилась поблизости, у кромки воды, и самозабвенно вылизывала себе брюхо. Чуть правее темнела чья-то небрежно брошенная одежда. Родион сложил свои вещи рядом и с разбегу нырнул.

Вода обожгла, но уже через мгновение, сделав пару мощных гребков, он почувствовал, как уходит из мышц напряжение и восхитительно пустеет голова. Отплыв подальше от берега, он перевернулся на спину и взглянул на покатый склон, на зелень кипарисов, которые сливались в единую ломаную линию в нежном свечении восходящего солнца…

По какому-то странному стечению обстоятельств в Греции за всю жизнь он оказывался лишь дважды. Впервые — еще студентом, с рюкзаком на плечах и в компании друзей — он осваивал Киклады, а потом и материк. Ночевали на пляже под открытым небом, устраивали безалаберные купания в темноте и жгли костры…

Сегодня ему исполнялось сорок шесть.

И он встречал рассвет в полном уединении на таком же безукоризненно белом, диком пляже, как и много лет назад. Собственное добровольное одиночество его не тяготило, слишком насыщенной была его жизнь, слишком опасной. Да и вряд ли нашлась бы такая женщина, что смогла бы понять его одержимость профессией, на которой он и был, по сути, женат без малого двадцать лет.

Глава 3

«…И как вы теперь понимаете, на острове я оказался не случайно. В июле 1997-го Франсис Ланзони производил для меня подробный инструктаж. Дело шло довольно медленно, поскольку общаться нам пришлось без переводчика, на английском, которым никто из нас толком не владел. Мне были предоставлены все необходимые вводные: фотографии, видеозапись недавнего выступления префекта, которая позволяла увидеть его в динамике, точный план местности и временные рамки ликвидации. Однако с моим дублером, чье имя я узнал лишь из газет, пообщаться так и не довелось. Мне лишь показали его из окна машины, когда он входил в собственный дом. Он был немногим старше меня, спортивен, но невысок.