Читать книгу "Земля мертвых - Жан-Кристоф Гранже"

– Иду.

По имеющимся у них первым данным, Юнона Фонтрей только что окончила третий курс Парижской высшей школы изящных искусств. В свободное время она подрабатывала ассистенткой у Собески и других художников.

Они подождали в тени листвы, медленно танцующей на плитках двора. Наконец из бамбука вынырнула молодая девушка в грязнущем белом халате. Руки в карманах, сигарета в зубах, на волосах свекольного цвета сидела странная шляпа колоколом по моде двадцатых годов.

– Вам чего? – спросила она, не открывая решетку, с таким видом, будто ей в высшей степени плевать на все.

– Мы ищем Юнону Фонтрей.

– Это я, – сказала она, отпирая ворота. – Что вам надо?

– Всего лишь задать вам несколько вопросов.

– Пойдемте со мной. Мне надо доделать работу.

Они проследовали за подмастерьем художника среди шелестящей растительности, обошли флигель и оказались на заднем дворе, заваленном фрагментами статуй.

Даже не взглянув на полицейских, девушка уселась на стул перед бронзовой статуей – младшей сестрой тех, что стерегли сад, разве что эта возлежала на поставленной на козлы доске.

– Юнона – ваше настоящее имя? – для начала поинтересовался Корсо.

– Придумка моих родителей. Большие оригиналы. В греческой мифологии это покровительница браков. Сами понимаете.

Она не выглядела ни удивленной, ни недружелюбной – только безучастной. На вид около двадцати. Она не отличалась красотой (большой нос, наподобие клюва тукана, нарушал всю гармонию ее черт), однако в ней было что-то манящее. Светлые глаза, хрупкое телосложение (едва ли килограммов сорок), невероятная молодость – все придавало ей некую трепещущую ауру, соблазнительность, отчего вас пробивал легкий озноб, как от нежного покусывания в шею…

– Сегодня к вечеру должна закончить, – пояснила она, надев горнолыжные очки и вооружившись наждачной бумагой.

– Что вы делаете? Счищаете ржавчину?

– Это не может заржаветь – это бронза. Но со временем она неравномерно окисляется. – Юнона показала им черные отметины на бедре и конечностях скульптуры. – Похоже на старческую пигментацию.

Она принялась энергично тереть наждаком руку статуи.

Корсо склонился к ее уху и прокричал:

– Вы не припомните, чем занимались в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июня?

– Помню. В Школе была вечеринка по случаю окончания учебного года. Я пробыла там до десяти вечера – я играю в духовом оркестре. А потом встретилась со своим бойфрендом.

– Как его зовут?

Юнона перестала тереть бронзу и усмехнулась:

– Филипп Собески. Будто вы не знаете.

Слово «бойфренд» применительно к старому сатиру, с которым они только что познакомились, звучало как-то непристойно. Ладно, проехали.

– Где вы с ним встретились?

– У него в мастерской, в Сент-Уан.

– Вы помните, во сколько точно это произошло?

– Около одиннадцати вечера. Я взяла «Uber». Вы можете проверить.

Корсо ожидал надежного алиби и лжи. Вызов такси мог оказаться предумышленным, но означал бы реальное сообщничество, а он в это не верил. Девчушка вполне могла быть влюблена в Собески – но вряд ли стала бы сообщницей в ужасах, которые он сотворил с Софи и Элен.

– Вы провели с Собески всю ночь?

– Да.

– Сколько часов вы бодрствовали рядом с ним?

– Не меньше чем до четырех утра. Он всегда готов, с ним не соскучишься. И сам часто говорит: «Я как лук-порей: борода белая, а кончик еще зеленый».

Корсо не отреагировал на шутку – он уже начал привыкать к вульгарности Собески. Процесс нанесения ран, продолжавшийся долгие часы, предполагал, что убийца находился со своей жертвой бо́льшую часть шестнадцатого и семнадцатого июня. Собески покидает сцену.

– Мадемуазель, – сделал он еще одну попытку, – наше расследование касается убийств, совершенных с… омерзительной жестокостью. Ваше свидетельство имеет первостепенную важность. Если вы сколько-нибудь сомневаетесь…

– Я вообще не сомневаюсь. Этот вечер мне явственно запомнился.

– Лжесвидетельство карается как минимум пятью годами заключения.

Юнона даже не удостоила его ответом: она со спокойным видом снова взялась за шлифовку бронзы, отчего над ее руками поднялось легкое облачко зеленой пыли.

Чтобы не уходить вообще ни с чем, Корсо позволил себе еще несколько вопросов:

– Могли бы вы назвать ваши отношения с Собески регулярными?

– Скорее пунктирными.

– То есть?

– Мы встречаемся – отлично. Не встречаемся – тоже отлично.

– Как долго продолжается ваша связь?

– Два года.

– Где и как вы познакомились?

– В Школе изящных искусств. Он пришел рассказать нам свою историю.

Корсо представил себе раскаявшегося арестанта, выступающего перед аудиторией покоренных его личностью студентов с повествованием о своем призвании художника. И почувствовал, как в нем растет острая антипатия к этому мерзавцу, – но действительно ли он убийца?

– Сыграл ли свою роль в вашей привязанности к Собески тот факт, что он признанный художник?

– Нет. Я не нуждаюсь в наставнике.

– А то, что он бывший преступник?

– Да.

Корсо вздрогнул. Юнона улыбнулась ему краешком губ и продолжала водить наждаком туда-сюда по бронзовому торсу.

– Вы ведь именно это хотели услышать, верно?

Она сняла лыжные очки и остановилась, чтобы перевести дух.

– Эх, отправила бы я это старое дерьмо на свалку!

– Вам не нравятся эти скульптуры?

– А вам нравятся?

– А в чем заключается ваша собственная работа?

Она указала на накрытый грязной тряпкой предмет, лежащий на табурете в нескольких метрах от них:

– Я делаю миниатюры.

– Что они изображают?

– Я не могу вам показать. Они сохнут…

Корсо спиной ощущал улыбку Барби – его напарницу забавляла эта развязная бунтарка, нисколько не напуганная ее шефом.

– Как вам кажется, сейчас Собески испытывает какие-нибудь неосознанные жестокие стремления?

– Откуда мне знать? – ответила она, доставая из кармана халата пачку сигарет. – Во всяком случае, со мной он всегда нежен, как ангел.

Корсо задумался о том, каким нежностям бывший арестант мог предаваться со своей воскресной Камиллой Клодель. Приходилось ли ей снаряжаться поясом с притороченным фаллоимитатором, чтобы старый фавн кончил?