Читать книгу "Солнце внутри - Маргарита Зверева"

Жук дрогнул задней лапой и ушел куда-то за шею. Дама не отводила от меня глаз.

– Валерия, дорогая, не смущай молодого человека своей неземной красотой! – схватил директор ее костлявую руку и чмокнул кисть.

В отличие от жука, природная красота которого угадывалась и под толстой прослойкой бриллиантов, естественный облик Валерии я представить себе никак не мог. Я глупо улыбнулся и перевел взгляд обратно на картину Вермеера. Контраст иконообразной выдержанности с пестрящим изобилием оказался столь разительным, что в моем сознании произошел какой-то сдвиг. На секунду я полностью уверился в том, что реальность находится не по эту, а по ту сторону рамы, и я посмотрел на собравшийся бомонд с расстояния трехсот веков. Внезапно богатство гостиной из манящего превратилось в какое-то пластиковое, а высокие амбиции – в пустую игру. Но продлить момент этого откровения не удалось, так как острые ногти впились в мое предплечье и выдернули меня из чар голландского мастера.

Встряхнув головой, я повернулся и встретился с пронзительным взглядом Барона.

– Это Вермеер, – прошептал я в ужасе. – Это действительно…

– А ты как думал? – отпустил меня Барон. – Неужели ты мог допустить мысль, что директор самого Рейксмузеума повесит у себя дубликат?

Этой мысли я, разумеется, допустить не мог. Но еще менее я мог допустить некоторые другие мысли.

– Но… – заикнулся я. – Но… как?!

– Что – как? – пожал плечами Барон. – Как Дирк может взять и повесить у себя Вермеера? Дирк, объясни, пожалуйста, Адаму, как ты можешь взять и повесить у себя Вермеера.

Директор шатнулся ко мне, плеснув немного шампанского на пол, и облокотился о мое плечо.

– Как? – хихикнул он. – Беру, снимаю картину, кладу ее в сумку, приношу домой и вешаю на гвоздь в стене. Достаточно? Или надо больше подробностей?

Кровь давила изнутри на мои глазные яблоки и разогревала щеки. Я многое мог терпеть, но на издевательства, даже тонкие, я реагировал крайне чувствительно.

– Вы же прекрасно понимаете, о чем я, – процедил я. – Если «Молочница» Вермеера висит у вас дома, то что висит в Рейксмузеуме?

– Ну, Адам, милый, – протянул директор. – Ну, что там может висеть? Дубликат, естественно. Очень качественный и, кстати, хочу заметить, отнюдь не дешевый. Так что совесть моя более чем чиста… Что ты на меня так смотришь? Считаешь, что нельзя дурить народ? А ты думаешь, что хоть один из них заметит разницу? Большинство посетителей и так видит картины через экран фотоаппарата, какое им дело, что там будет в архиве, который никогда не просматривается? Фотография оригинала или дубликата? Нет, ну серьезно! Им же важен сам факт того, что они приехали за тридевять земель, отстояли очередь и посмотрели на произведение искусства, о котором кто-то там сказал, что его хоть раз в жизни надо увидеть. Ну увидели, и прекрасно! Миссия выполнена, фотография выложена в соцсети, высокий уровень культуры всему миру продемонстрирован. А после этого можно наконец и пивка пойти выпить. Прекрасно же!

– Как-то раз, – сделал шаг вперед высокий лысый и очень загорелый мужчина, – я специально привел в музей Дирка знакомого профессора по истории искусства. Старого такого, всю жизнь роющегося в книжках. Так он стоял и весь трясся от благоговения перед дубликатами, даже слезу пустил. Я чуть не помер со смеху. Про себя, конечно. Вот вам и эксперты…

– Дубликатами? – вышел я наконец из оцепенения. – Вы хотите сказать, что это не единственная…

– Ты меня обижаешь, Адам! – вскинул голову директор. – Думаешь, мне интересно смотреть вечно на одно и то же? Если у женщины целый шкаф шикарных платьев, было бы глупо носить только одно из них, не так ли? А если женщина чуть более сообразительная, она пользуется и вещами подружек.

– Вещами подружек?! – Мои глаза все больше вылезали из орбит. – Вы хотите сказать, что еще и перекидываетесь…

– Только с теми, кому действительно можно доверять, конечно, – поторопился успокоить меня директор. – Можешь не беспокоиться, мировой истории не будет нанесено вреда.

– А вы не считаете, что мировой истории больше всего вреда наносится именно тем, что она недоступна всем? – спросил я, сам дивясь своей неожиданной смелости.

– О боже! – закатил глаза директор. – Барон, я разочаровываюсь в твоих методах воспитания! Это что еще за сентиментальность несчастная? Адам, ты слышал когда-нибудь выражение «метать бисер перед свиньями»? Так вот, предлагаю набить себе небольшую татуировочку: «Не надо метать бисер перед свиньями». Где-нибудь в районе желудка, как напоминание о том, что излишние нервы портят пищеварение.

Я уже открыл рот, чтобы возразить, но вдруг всем телом ощутил негодование молчащего Барона. Спина его окаменела, а пальцы так крепко обхватили погасшую трубку, что костяшки побелели.

– Но… – тихо взмолился я, глядя на его застывший профиль. – Свиньи?

– Но смотри! – дернул меня за локоть директор. – Посмотри на них!

И он решительно поволок меня за неуклюже оттопыренную руку обратно к дивану, на котором мы до этого сидели. На экране все так же толпились люди перед какой-то картиной. Тянулись, фотографировали, шептались… И тут я понял, что это была та самая «Молочница» Вермеера. Мышцы шеи и плеч натянулись и сковали меня.

– Посмотри же на них! – прошипел директор мне в ухо. – Посмотри, как они восхищаются подделкой! Подделкой!

На последнем слоге голос его свистнул и восторженно улетел куда-то вверх.

– Сколько в этом… прелести! И символики! – совсем раскраснелся директор.

Сзади нас раздался приглушенный смех. Мне не надо было поворачиваться, чтобы понять, что за нами подтянулось немало гостей.

– Вы… смотрите на тех, кто смотрит на подделку, и таким образом развлекаетесь? – спросил я сухо.

– А разве это не смешно? – прыснул директор на меня то ли шампанским, то ли слюной. – По-моему, это невероятно смешно! Вечно можно смотреть на огонь, воду и людей, которые делают вид, что они великие знатоки, а сами при этом восхищаются подделкой картины, которая висит у тебя над обеденным столом!

Тут директор уже не выдержал и расхохотался на немного пьяный, но вполне искренний манер. Вслед за ним, как по команде, развеселились и остальные гости, и смех стал заполнять гостиную все более раскатистой какофонией. Он отлетал от окон, колыхал бахрому люстр и отдавал эхом под высоким потолком. Он становился все громче и громче, напористо звеня в моих ушах, и как раз, когда я уже был готов схватиться за них и сбежать, директор внезапно замолк, повернулся к отдыхающим на сцене музыкантам, щелкнул пальцами высоко над головой и крикнул:

– Muziek!

Тут же инструменты испуганно вскрикнули, и загромыхал быстрый джаз.

Гости слегка задергались, аккуратно балансируя бокалами с шампанским, а директор взметнул руки ввысь и пустился полуплясом навстречу новоприбывшим.