Читать книгу "Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон"

Но настоящий джекпот старина Казбич сорвал в начале 2000-х. Он купил для Баленски небольшой пейзаж Сезанна за двадцать миллионов, а потом где-то через полгода продал этот же пейзаж некоему Павлу Ермолову, но уже за тридцать пять миллионов. То же самое повторилось с Джакометти, а потом и с Климтом — видимо, с одной из тех картин, которые я видела у Ермолова во Франции. Значит, Баленски сбывал картины Ермолову. Два олигарха сблизились на почве искусства, а Казбич выступал их посредником? Разложив провенанс на потертом паласе отеля «Ибис», я просмотрела их по часовой стрелке, держа в руках ручку и надеясь, что сейчас найду то, что нужно. Ротко! В 2005 году Казбич продал картину Ротко Баленски, причем картина сначала попала в коллекцию некоего итальянского банка, а потом к частному коллекционеру в Белграде, тому самому Разнатовичу.

Тимоти спал беспробудным сном. Я потянулась и принялась ходить взад-вперед, хотя номер был крошечный и развернуться было негде. Так много факторов, так много вариантов… Не спеши, Джудит!

Корпорации и банки часто имели свои коллекции произведений искусства, в этом ничего странного нет. Искусство такой же товар, как и все остальное, существует за счет инвестиционных фондов — пенсионер где-нибудь в Доркинге может являться владельцем пары квадратных сантиметров Фрэнсиса Бэкона и даже не знать об этом. Работая в аукционном доме, я узнала о существовании огромных хранилищ, где в темноте и при отрегулированной температуре годами находилось огромное количество настоящих шедевров. Эти картины появлялись в зале для просмотра и продаж на несколько недель, а потом снова бесследно исчезали, как, например, Боттичелли Ермолова. Дилеры могли придерживать картины сколько угодно, пока не чувствовали, что для них найдется рынок. Но что-то в провенансе Ротко меня насторожило. Дело в том, что когда мы с Рено Клере жили вместе и он притворялся охотником за головами, то убедил меня, что пытается отследить подделку Ротко для одного из клиентов. Прикрываясь этой легендой, он шантажом заставил меня связаться с господином Монкадой. Благодаря всей этой истории я хорошо знала содержание официального каталога работ Ротко. Я его выучила от корки до корки, чтобы проверить, не обманывает ли меня Рено. Вот почему я с уверенностью могла сказать, что этого Ротко — двухметровой панели в черных и серебристых тонах, разделенной на четыре части накладывающимися друг на друга параллелограммами, — в каталоге не было и нет. Просмотрев провенанс, я обнаружила следующее: некий итальянский банк «Сосьета мутуале ди Палермо», судя по всему, приобрел эту картину вскоре после того, как она выставлялась в Нью-Йорке еще в шестидесятые. Указывалось имя галерейщика из Челси, а также заметки о выставке. Примерно двадцать пять лет картина находилась в собственности банка, потом ее приобрел Разнатович, а следующим владельцем картины стал Баленски. Казбич, разумеется, выступил посредником.

Во время разговора с Еленой в Венеции я объяснила ей, что провенанс можно подделать: фотографии, напечатанные на старинных печатных машинках счета, искусственно состаренная бумага, поддельные страницы, вклеенные в архивные документы, поддельные полотна, которые продавали в одном лоте с подлинниками через аукционистов, и поэтому факт продажи фиксировался в журнале учета — есть сотни способов провернуть какую-нибудь аферу на этом рынке, потому что, в отличие от других товаров, стоимость картины в первую очередь определяется тем, как ее воспринимают покупатели. Если провенанс достаточно хорош, дилеры зачастую склонны закрывать глаза на совершенно очевидные спорные моменты, веря продавцу на слово. Итак, я знала, что Казбич приобрел поддельного Ротко в Италии, привез картину в Сербию и уже оттуда она попала в частную коллекцию Баленски.

Следующая сделка снова состоялась в Италии по той же схеме, но в 2008 году, когда наступил мировой финансовый кризис. Банк в Палермо явно пытался хоть как-то остаться на плаву, потому что на этот раз они выставили на продажу венецианца эпохи барокко Антонио Баччи по невероятно высокой, однако вполне разумной цене — четыре миллиона. Разнатович, судя по всему, оказался не из бедных. Я принялась еще быстрее перелистывать страницы, как будто мои пальцы уже точно знали, что обнаружат.

Внизу завыли сирены. Затаив дыхание, я дождалась, когда резкий звук прекратится. Номер в «Катафалке» я оплатила заранее, моя одежда до сих пор валялась по всему номеру. Скорее всего, горничная пока даже не поняла, что я уже съехала. Неужели полиция станет искать таинственную молодую пару, которую видели на месте трагической гибели уважаемого адвоката? Вряд ли. За работу!

А вот и он, старина Микеланджело Меризи да Караваджо! Портрет неизвестной, на льне. Продавец — Казбич, покупатели — Баленски и Ермолов, сумма — ни много ни мало двести миллионов евро! Половина денег заранее проведена через фонд «Теркс энд кайкос», вторая половина оплачена курьеру чеком. Гиш уже поставил свою подпись с росчерком, а вот место подписи доставившего картину курьера пустовало. Неудивительно, ведь надежно упакованный в чемодан рисунок сейчас находился всего в паре метров от меня.

Гиш понимал, что рано или поздно к нему придут. Тимоти рассказывал, что в последние месяцы его любовник стал каким-то рассеянным и тревожным, избегал встреч и запретил появляться в квартире. Я попыталась восстановить ход событий. В ноябре прошлого года я уезжаю из Парижа с картиной. Гиш, разумеется, не может предоставить ее клиенту. Ермолов решает, что она у меня, и ждет, пока я не высунусь. Весной я открываю «Джентилески» в Венеции — пропади пропадом это чертово сообщение! — но это событие становится достоянием общественности онлайн и офлайн, когда я начинаю готовить показ «Ксаок». Бинго, ко мне тут же заявляется Казбич! Им с Ермоловым не удается заманить меня в ловушку, на несколько дней я исчезаю из их поля зрения. Ермолов, естественно, следит за Гишем, подозревая, что адвокат может быть в этом замешан, — логика понятная. Я приезжаю в Париж, картина при мне, и тут я встречаюсь с Гишем. Гиш продолжает утверждать, что ничего не знает, но они решают, что он мой сообщник. Конечно, кто же не польстится на Караваджо стоимостью двести миллионов?

Так что время Гиша вышло. Интересно, как все произошло? Юрий просто выбросил его в окно или дал возможность сохранить остатки достоинства и самому шагнуть навстречу смерти? Возможно, с налоговой точки зрения самоубийство выгоднее убийства. Казбич стоял внизу. Он и сообщил хозяину, что дело сделано. Где же Юрий сейчас? Без сомнения, ищет меня. Здесь я пока в безопасности, напомнила я себе, пытаясь не впадать в паранойю, и продолжила изучать документы. Читая провенансы, я не могла сдержать улыбки — не я одна корпела в поте лица в архивах. Провенанс, составленный Казбичем для Караваджо, читался как приключенческий роман.

Возможно, идею Казбич почерпнул из истории с венецианскими активами банка Палермо. Большинство ученых скептически относились к тому, бывал ли Караваджо в Венеции, однако некоторые были уверены, что бывал. Его первый учитель, Петерзано, сам был учеником Тициана, а Тициана, в свою очередь, учил Джорджоне, чье влияние на работы Караваджо единогласно было признано неоспоримым. Как и Караваджо, Джорджоне презирал наброски, ставил цветовое решение выше композиции. Разнообразие палитры Караваджо, кракелюры сверхъестественного сияния, которые он создавал на полотнах, считались результатом венецианского влияния. По версии Казбича, молодой художник заехал в Венецию в 1592 году по пути в Рим. Ходил слух, который цитировали в своих статьях многие ученые, что среди множества утраченных портретов работы Караваджо был портрет женщины, у которой он квартировался. На основе этой истории доктор Казбич, подошедший к делу творчески, написал классичесий сюжет о том, как нищий художник оплачивает счета своей работой. Фотография, которую мне показывала в Венеции Елена, оказалась репродукцией, однако комната была обставлена достаточно убедительно, чтобы отнести антураж к XVIII веку, в котором появилось описание картины, а вот авторство установлено не было. После этого картина осталась на месте, ее продали за бесценок, вместе со всей прочей обстановкой квартиры, которая за эти годы сменила множество владельцев. Для установления авторства Казбич лично направился в Венецию. Обнаружилось некое письмо от «путешественника, жившего в XIX веке», какого-то американского любителя изящных искусств, в котором тот пишет своему адресату, что картина, висящая в его номере, вполне может оказаться подлинником Караваджо. Далее прилагалось два отчета Международного фонда исследований в искусстве — организации, которая предоставляет услуги по установлению авторства. Сами по себе отчеты МФИИ не являются доказательством подлинности, однако вызывают уважение у покупателей, по тем или иным причинам желающих приобрести полотно. Однако и в этой уважаемой организации есть коррумпированные сотрудники. Эксперты, предоставляющие подобные услуги, имеют право остаться анонимами, а значит, ничто не мешает им написать сомнительный отчет, не рискуя при этом репутацией, если, конечно, цена всех устроит. Казбич утверждал, что разыскивал эту картину много лет и наконец-то приобрел ее у очень кстати умершего родственника владельца пансиона, а потом предложил ее МФИИ.