Читать книгу "Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева"

Женщины любили Ахматову, пожалуй, даже сильнее и более преданно, чем мужчины.

Поэтесса Ольга Берггольц обожала ее так искренне, так открыто, что не стеснялась в гостях, в присутствии посторонних, садиться на пол у ног Анны Андреевны или целовать ей руки, когда Ахматовой случалось произнести какую-нибудь из своих великих реплик, сразу с уст ее переходивших в записные книжки присутствующих, а потом – в историю…

Лидия Корнеевна Чуковская, дочь популярнейшего детского поэта Корнея Ивановича Чуковского, сама – выдающийся литератор, ее боготворила, и сколько лет были знакомы – столько за ней записывала каждое высказывание, фиксировала каждое действие. Над Чуковской посмеивались: «Как евангелист за Христом!» – а теперь благодаря ей мы можем так много узнать о живой Ахматовой… Ведь воспоминания лишены достоверности, в воспоминаниях многое приукрашивается и очерняется, даже неосознанно. А дневниковые записи, повседневное фиксирование фактов – вот это и есть самый драгоценный документ.

Помогала Ахматовой и великая актриса Фаина Раневская. Она записала в своем дневнике: «Ахматова… Величавая, величественная, ироничная, трагическая, веселая и вдруг такая печальная… В ней было все. Было и земное, но через божественное…» Когда Раневской предложили написать воспоминания об Ахматовой – она решительно отказалась: «Есть такие, до которых я не смею дотронуться».

Надежда Яковлевна Мандельштам дружила с Ахматовой многие годы – Анна Андреевна сочувствовала ей, тоже вдове поэта, тоже жестоко пострадавшей от режима, – но Мандельштам скверно отплатила за дружбу, написав оскорбительные для Ахматовой воспоминания в своей «Второй книге»: к счастью, этого Анна Андреевна уже не застала. Не застала она и того, как верная Лидия Чуковская дала Надежде Мандельштам суровейшую отповедь, можно сказать – вступила с ней в бой, написав в ответ на ее «Вторую книгу» свою собственную книгу «Дом поэта» – с опровержением почти каждого неуважительного слова, которое Надежда Яковлевна осмелилась употребить в адрес Ахматовой.

Больше тридцати лет преданно служила Ахматовой Нина Антоновна Ольшевская, жена писателя Виктора Ефимовича Ардова. Анна Андреевна называла Ольшевскую «своей дочкой». И Нина Антоновна любила ее поистине дочерней любовью – как только может любить самая заботливая и самоотверженная дочь. Квартира Ардовых стала главным московским прибежищем «бездомной» Ахматовой. Лидия Чуковская писала: «Сколько раз, встретив Анну Андреевну на Ленинградском вокзале в Москве, сопровождали ее сюда друзья и сколько раз отсюда друзья провожали ее в Ленинград! У многих своих друзей и знакомых живала Ахматова в Москве – у Петровых на Беговой, у Глен на Садовой, у Большинцовой в Сокольниках, у Шенгели, у Раневской, у Харджиева; во время войны, в 1941, – у Маршака; в шестидесятых – у Западовых, у Алигер, – всюду любовно и самоотверженно заботились о ней хозяева; но «у Ардовых на Ордынке», в этом адресе, для уха всех, кто знал Ахматову, есть особенный звук: привычности, принятого обыкновения, обычая; «приехала Анна Андреевна, она на Ордынке», – говорили друг другу москвичи; «у Ардовых на Ордынке» – это был постоянный, привычный адрес Ахматовой в Москве».

Летом 1939 года из эмиграции вернулась Марина Цветаева.

Это совсем особая линия отношений – между Анной Ахматовой и Мариной Цветаевой: между двумя величайшими поэтессами своего времени. До сих пор они «конкурируют», до сих пор любители поэзии спрашивают: кого ты больше любишь – Ахматову или Цветаеву? Такие они разные, что вместе любить их трудно… Ахматова первой прославилась. Она уже была гранд-дама Серебряного века, а Цветаева – еще только талантливой молодой поэтессой (хотя младше Ахматовой она была всего-то на три года). Но Марина Цветаева была – как и вся Россия – очарована стихами Ахматовой, сама посвящала ей стихи, посылала ей свои книги, мечтала познакомиться, встретиться. На расстоянии была, буквально влюблена, с тем полным самоотречением и превознесением объекта чувств, с каким только она могла влюбляться! Но встретились они только после возвращения Марины Ивановны из эмиграции.

В 1940 году жизнь неожиданно преподнесла Ахматовой подарок: ей позволили выпустить сборник «Из шести книг» – в основном в него вошли старые произведения, но все равно – ее напечатали! И книгу смели с прилавков буквально в одночасье! Правда, потом власти опомнились и начали изымать книгу из библиотек.

Марина Ивановна сборник прочла и записала в дневнике: «…Прочла – перечла – почти всю книгу Ахматовой и – старо, слабо. Ну, ладно… Просто был 1916-й год, и у меня было безмерное сердце. А хорошие были строки:…Непоправимо-белая страница… Но что она делала с 1914 г. по 1940 г.? Внутри себя? Эта книга и есть «непоправимо-белая страница»…»

Однако встреча все же произошла по инициативе Цветаевой – 7 июня 1941 года, в Москве, в квартире все тех же Ардовых. Две поэтессы проговорили целый день. Ахматова потом вспоминала, что не решилась прочесть Цветаевой свои стихи – ответ на ее давние, 1913-го года, юношеские стихи, – потому что в «Позднем ответе» были такие строки, которые наверняка бы ранили Марину Ивановну, к тому моменту потерявшую всех близких, кроме сына: дочь, муж, сестра были уже репрессированы.

Я сегодня вернулась домой.

Полюбуйтесь, родимые пашни,

Что за это случилось со мной.

Поглотила родимых пучина,

И разрушен родительский дом.

Ночью Марина Ивановна от руки переписала свою «Поэму воздуха», чтобы подарить ее Анне Андреевне. Они снова встретились… Эмма Герштейн записала об этой второй встрече: «Такое взаимное касание ножами душ. Уюта в этом мало». Сама же Анна Андреевна после сказала друзьям о Цветаевой: «Она – сильная, притягивает как магнит». Но, прочитав «Поэму воздуха», заметила: «Марина ушла в заумь». В 1963 году Ахматова, вспоминая эту встречу, сделала в дневнике запись: «Здешний вечер, или Два дня (о Марине Цветаевой). Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы она осталась жива, а я бы умерла 31 августа 1941 г. Это была бы «благоухающая легенда», как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но во всяком случае это было бы великолепно».

Но вообще – эта поздняя встреча стала разочарованием для обеих великих поэтесс. И хотя Исайя Берлин вспоминал, что «Ахматова восхищалась Цветаевой: «Марина – поэт лучше меня», – сказала она мне», – другой знакомый приводит такие слова, произнесенные Ахматовой еще во время войны: «Марина Цветаева много обо мне думала. Наверное, я ей очень мешала».

Конечно, мешала – быть единственной. А еще – Цветаева нескрываемо завидовала Ахматовой. Ее личному человеческому обаянию, ее власти над людьми. И когда Лидия Чуковская, всю жизнь трепетно Ахматову обожавшая, в Чистополе сказала в присутствии Цветаевой, что тревожится за Анну Андреевну, что ей не справиться со здешним бытом:

– Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может. Даже и в городском быту, даже и в мирное время.

На что Марина Ивановна полыхнула яростью:

– А вы думаете, я – могу? Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?

Ее еле успокоили тогда. Она очень тяжело переживала, что Ахматовой служат, Ахматовой рвутся помогать, безо всяких просьб с ее стороны, и Ахматова это служение принимает с благодарным снисхождением. Тогда как ей, Цветаевой, даже на просьбы не всегда откликаются… Марина Ивановна не хотела и не могла понять, что ее тяжелый характер и самовлюбленность, ее бесконечная эгоцентричность отталкивают от нее людей, тогда как Ахматова безгранично очаровательна своей заинтересованностью в других, благородством и щедростью.