Читать книгу "Вивальди - Вирджилио Боккарди"

Вивальди распорядился, чтобы похороны прошли торжественно и «при капитуле», то есть при участии всего приходского причта. Траурная процессия растянулась от дома на набережной Дожа до церкви Санта-Марина. За гробом шли все Вивальди — взрослые и дети, друзья и знакомые, некоторые ученицы священника из Пьета. Замыкали процессию подошедшие Анна Жиро с матерью и сестрой. Сразу после чтения Евангелия у Антонио неожиданно начался сильный приступ и он стал задыхаться. Астма обострилась из-за всего пережитого в эти печальные дни, к тому же погода резко ухудшилась. Он стал глотать пилюли териаки, но они мало помогали, и ему пришлось спешно удалиться в ризницу и присесть на скамью, как и во время первой в его жизни службы, тогда к нему на помощь устремилась матушка… На этот раз в ризницу вошла обеспокоенная сестра Маргарита, сказав, что отпевание закончилось. Антонио пришёл в себя, лишь когда гроб опускали в могилу на небольшом погосте при церкви. По окончании церемонии Дзанетта, как это принято, оделила всех присутствующих с утра приготовленными бобами.

— Подумать только, что мама так хотела взглянуть на недавно отремонтированную церковь на Брагора и не успела, — вспомнила Маргарита, идя рядом с Антонио по дороге с кладбища к дому. — Куда бы мы ни переезжали, она всегда считала Сан-Джованни ин Брагора своей любимой церковью…

Прошёл месяц со дня смерти матери. Антонио был занят разборкой нот, чтобы часть из них отнести в Пьета, когда к нему в комнату вбежала Дзанетта, сообщив, что внизу его дожидается посыльный из Дворца дожей. Спустившись вниз, Антонио узнал от служилого человека, что ему велено срочно явиться в Зал Коллегии по весьма важному делу. Времени не было, чтобы послать за Меми с его гондолой, и он отправился пешком. На входе в ворота Делла Карта Вивальди спросил, как пройти в Зал Коллегии. Он не раз бывал во Дворце дожей, чтобы похлопотать за кузена, объявленного вне закона, и за брата Франческо, приговоренного к изгнанию на три года. Здесь ему пришлось выяснять казус, случившийся с другом Пизенделем, и заходить сюда по делам, связанным с цензурой. Но какова причина нынешнего вызова, посыльный не сообщил.

Его проводили в Зал Коллегии, где два секретаря попросили немного подождать. Стены зала сплошь увешаны полотнами, на которых прославлялись величие и мощь Венеции. Картины, как ему пояснили, кисти знаменитого Веронезе. Рассматривая их, Вивальди чувствовал некоторую неловкость от явного несоответствия того, что было изображено на картинах и что он видел в современной действительности. Из последней войны против турок Святейшая республика вышла побеждённой. Венеция утратила роль великого государства, в течение почти тысячелетия принимавшего участие во всех мировых политических событиях. Он, конечно, не осмелился поделиться с двумя не сводившими с него глаз молодыми людьми своими мыслями и чувствами, не зная, как его слова могут быть ими восприняты.

«Достаточно побродить по городу, — подумал он, — чтобы убедиться в его деградации не только военно-политической, но и экономической. Сколько голодных и нищих на Риальто, Сан-Марко и около церквей! Ведь такого раньше не было».

А теперь только на празднике Венчания города с морем или в дни карнавала Венеция вновь представала процветающей, а люди в карнавальных масках и костюмах, опьянённые общим весельем и музыкой, на время забывали о своих невзгодах. Исключение составляли театры, каждый вечер заполнявшиеся публикой. Несмотря на запрет властей, ложи по-прежнему сверкали от обилия золота и бриллиантов, которые любит навешивать на себя аристократия; от неё не отставала народившаяся буржуазия, сытая и циничная. А для простых венецианцев театр — это место отдохновения, где можно забыться от житейских забот и побыть немного в тепле во время осеннего ненастья и в зимнюю стужу.

От грустных мыслей Вивальди отвлекли изображения пухленьких ангелов, играющих на лютнях, мандолинах и трубах, помещённые на фризе, окаймляющем Зал Коллегии. На одной из увиденных им картин на фоне Библиотеки Святого Марка были представлены фигуры двух девушек, олицетворяющих, как гласила надпись на латыни, Благоразумие и Умеренность. Увы, эти христианские добродетели ему мало знакомы, и он задумался над собственной слабое-тью и недостатками. Но в это время распахнулась дверь и показался сановник в парчовом придворном костюме.

— Вы маэстро Вивальди? — спросил он. — Следуйте за мной.

Вивальди оказался в небольшом кабинете, где ему было заявлено, что он включён в состав венецианской делегации, отправляющейся в Триест, куда с официальным визитом прибывает австрийский император Карл VI. Ведающий посольскими делами сановник пояснил, что хотя Триест и конкурирует с Венецией после предоставления ему в 1719 году Карлом VI статуса порта свободной торговли в целях поддержания экспорта австрийских товаров, сенат постановил оказать императору достойный приём во имя добрососедских отношений с Австрией в этот сложнейший период, переживаемый республикой. Под конец встречи хозяин кабинета признал, что имя Вивальди было подсказано ему австрийским послом, так как император страстный поклонник музыки и выразил желание познакомиться с венецианской знаменитостью.

Спускаясь по лестнице Гигантов, Вивальди подумал про себя: «Четыре года назад был папа, а теперь вот император». Что и говорить, включение его в состав официальной делегации весьма почётно и лестно. Но на несколько дней придётся покинуть Венецию и Пьета. Как же своевременно и разумно он поступил, посвятив свой op. IX «Цитра» Карлу VI! Видимо, это явилось причиной оказанной ему чести. Хотя партитура издана в Амстердаме, австрийский посол наверняка наслышан о ней. А почему бы при встрече не подарить императору рукопись «Цитры» со всеми её двенадцатью концертами?

Покидая дворец, во внутреннем дворе Вивальди повстречал знакомого чиновника «барнабота». Тот с видом заговорщика отвёл его в сторонку за колонны галереи и прошептал:

— Пока это большой секрет — Марчелло женится.

— Какой? Бенедетто? — опешил Вивальди.

Ему давно было известно, что музыкант-аристократ воспылал любовью к простолюдинке по имени Росанна Скальфи, обитавшей в приходе Сан-Маркуола. Но он никак не мог предположить, что потомственный дворянин, каким является Бенедетто Марчелло, может взять в жёны девушку из простонародья. По законам Святейшей республики в случае такого неравного брака дворянин лишается всех своих прав, привилегий и наследства. Стало быть, такое можно совершить только тайно.

— Не дай бог об этом дознаются иезуиты! — сказал на прощание собеседник.

Расставшись с ним, Вивальди направился в Пьета, размышляя по дороге о своих отношениях с Жиро, породивших немало сплетен. Как положить им конец, он не знал. А пока нужно предупредить руководство Пьета о своём отсутствии в течение нескольких дней. Конечно, ему не могли отказать, поскольку он был включён в состав официальной правительственной делегации. Вернувшись домой и готовясь к отъезду, он представил, как мама, если бы была жива, непременно сказала ему: «Будь осторожен, особенно на море!»

* * *

Оказавшись в Триесте, Вивальди нашёл его более весёлым и оживлённым, нежели Венеция. В порту жизнь кипела вовсю: прибывали и отплывали суда, гружённые древесиной. Это заслуга императора, объявившего Триест портом свободной торговли. Такой привилегией пользовалась и Венеция вплоть до начала нового века. Вивальди прибыл сюда в первых числах сентября на борту мощного фрегата — первого судна такого водоизмещения с сорока двумя бортовыми орудиями, спущенного на воду со стапелей Арсенала. Как заметил один из высокопоставленных членов делегации, сенат хочет тем самым продемонстрировать Австрии, что Святейшая республика отнюдь не собирается встать на колени перед кем бы то ни было. В течение веков основу венецианского флота составляли галеры. Теперь же он испытывает немалые трудности и главным образом из-за нехватки гребцов, которых с каждым годом всё труднее сыскать. Флот Венеции уже не в состоянии состязаться с четырёхмачтовыми галерами или с бороздящими воды Атлантики быстроходными военными парусниками, состоявшими на вооружении Испании и Франции. Новый фрегат можно было бы считать самым современным военным судном, но пока он у Венеции единственный.