Читать книгу "Ошибка Перикла - Иван Аврамов"

— Не затруднит ли тебя, дорогой Сострат, если я попрошу об одном одолжении, а именно — передать эту вещицу, в случае моей гибели, Ксантиппу, Периклову сыну? Мы с ним очень дружны, и я бы хотел, чтобы на память обо мне у него осталась какая-нибудь вещица. Вот, это мой амулет.

Гиперид, как никогда задумчивый и отрешенный, протянул Сострату гемму-инталию с чудесным, врезанным вглубь изображением бога войны Ареса. Древний мастер глиптики использовал для своего изделия чудесный мраморный оникс.

— Неужели, отважный Гиперид, тебя одолевают дурные предчувствия? — спросил Сострат, все еще продолжая всматриваться в инталию — искуснейший резчик по камню удивительно точно передал сумрачное величие Ареса, не ведающего, что такое пощада и милосердие.

— Да нет, дружище Сострат. Это я так, на всякий случай.

Сложное чувство овладело Состратом: радостная уверенность, что он-то сам уцелеет, ведь Гиперид выбрал именно его не иначе как по наущению богов, соседствовала с жалостью к обреченному красавцу-силачу — что ни говори, а люди чуют скорую смерть.

— Ни капельки не сомневаюсь, что завтра, когда мы основательно потреплем потидейцев и сквозь пролом в стене ворвемся в город, эта драгоценная гемма возвратится к тебе, — все же счел долгом подбодрить друга и начальника Сострат.

Оба, явясь в свой лагерь, разбитый в маленькой тенистой рощице, застали своих конников в смятении. Ядовитый росток чумы уже проклюнулся и здесь. К палатке, где маялись трое несчастных и откуда слышались непрестанный кашель, перемежаемый громкой икотой и звуками мучительной, неудержимой рвоты, буквально выворачивающей нутро, боялись близко подходить даже самые отъявленные смельчаки. К больным наведывался лишь лекарь, беспрестанно занося туда гидрии с холодной водой — обреченных терзала жажда. Лицо лекаря закутано так, что видны лишь его глаза — беспомощные и печальные.

— Плохо дело, — покачал головой Гиперид. — Если так пойдет и дальше, эту проклятую Потидею мы не возьмем никогда.

Так уж получилось, что на приступ они пошли рядышком — Гиперид чуть впереди, за ним Сострат. Осажденных афиняне врасплох не застали: те постоянно были начеку и, едва в стену уперлись приставные лестницы, серый рассветный воздух со свистом рассекли стрелы, пущенные сверху. Зазвенело железо щитов, которыми надежно прикрылись штурмующие. Еще сильнее запел воздух — задние ряды, составленные из лучников, открыли стрельбу по стоящим на стене. Но совсем скоро полет бесчисленного множества стрел стал беззвучным — все вокруг потонуло в шуме бойни, складывающемся из звона и лязга оружия, криков, стонов, задавленных хрипов, неистовой брани атакующих и защищающихся.

Гиперид упрямо лез вверх по лестнице, прикрывая голову тяжеленным, одному лишь ему под силу щитом, следом за ним взбирался Сострат. Небо пока что оберегало обоих — потидейцы, умело орудуя длинными бревнами, уже опрокинули вместе со всеми находящимися на ней воинами лестницу справа; вот бревно поймало торцом верхнюю перекладину лестницы слева, и та, медленно, натужно приняв вертикальное положение и описав гибельную полудугу, тоже рухнула наземь. Одни из упавших с высоты уже лежали неподвижно, переносясь в царство Аида, другие, корчась в страшных муках, тоже вот-вот отправятся туда, третьи, кому повезло, будут страдать от тяжких увечий до конца дней своих.

— Трепещите, мерзкие коринфяне, жалкие друзья жалких потомков Геракла![193]— вне себя от ярости, громовым голосом кричал атлет Гиперид. — Я уже близко! Сейчас мой меч опустится на ваши пустые головы!

Гипериду действительно оставалось преодолеть последние метра два-три и, скорее всего, он, могучий, точно сам Ахиллес, прорубился бы со своим не знающим пощады мечом сквозь тех, кто поджидал его на стене — так лесная чащоба отступает перед упрямым дровосеком. Но, видать, грозный Арес не простил Гипериду того, что тот расстался с заветной геммой-амулетом — пущенная откуда-то сбоку стрела впилась исполину прямо в локтевой сгиб, левая рука от непереносимой боли разжалась, и тяжеленный щит, едва не зацепив Сострата, полетел вниз. И почти тут же громадный камень, с трудом сброшенный двумя потидейскими воинами, размозжил Гипериду голову. Кровь друга залила Сострату лицо, а тяжесть враз обмякшего тела заставила разжать ладони, сжимавшие перекладину — и мертвый Гиперид, и живой Сострат, и почти все другие, кто карабкался за Состратом, устремились вниз подбитыми птицами.

Сострат уцелел лишь потому, что приземлился не на камни, которыми было усеяно подножие стены, а на тела тех, кто упал раньше него. Боги определенно ему покровительствовали: он валился с лестницы не спиной вперед, а боком. В какой-то миг он еще успел сложиться в комочек и выбросить перед собой левую руку, а всего его принял на себя чей-то мягкий живот.

Оглушенный, он лежал, прислушиваясь к себе, пытаясь пошевелить руками, ногами, головой — кажется, цел и невредим. Только вот красный дождь капает, льется на него — о, всемогущий Зевс-Громовержец, родной отец всех эллинов, да ведь это истекает кровью храбрый бездыханный Гиперид, чья разбитая голова у Сострата на груди.

— Эй, вы, поганые афиняне! Напрасно возомнили вы себя владыками всей Эллады! Убирайтесь вон со своей проклятой чумой! — кричали со стены защитники города, обрушивая на нападающих камни, кипящую смолу, дреколье — все, что было заготовлено впрок на случай приступа.

— Ну-ка, где ваш умница Перикл? Подавайте его сюда — вот этот валун отлично раскроит его луковицу!

— С нами сам Аполлон![194]Сам Зевс! Слышите, нечестивцы?

Но афиняне упорствовали в своем желании наконец-то овладеть этим вероломным городом, из-за которого, считай, и началась эта ужасная война. Раненые, покалеченные отодвигались, уползали назад, их сменяли свежие силы, а крепостной ров уже перестал быть таковым, потому что с краями был заполнен телами павших.

Сострат ясно понял, что вот сейчас и настала пора ему уносить ноги. Нет, не в лагерь, где он придет в себя и передохнет, а вообще подальше от войны. Раньше он убил бы себя от одной такой мысли, которая могла шевельнуться только в голове отъявленного труса, но разве голова храбреца чем-то лучше, разве не остался без нее бедный Гиперид? Сострат направится в Афины — там его дом, жена, дети. Там его богатство, там развлечения, там сладкое безбедное бытие. Там, конечно, сейчас чума, но разве ее здесь нет? «Да, я свое отвоевал, — думал Сострат, тяжело выползая из-под Гиперида. — Много лет я защищал других. Теперь пусть другие защитят меня. Не дорожат жизнью честолюбцы, любители посмертной славы, безумцы и те, кому нечего терять. У меня же есть что терять, а Харону покамест хватит работы и без меня».

Он был страшен — мокрый красный уж, проползающий мимо топочущих ног тех, кто бежал к заклятой стене. Они бежали, а он полз. Они — вперед, а он — назад.

Только сейчас Сострат понял, что сильно ушибся. Левые рука и нога повиновались ему плохо, и потому он был похож на пловца, которого держит на воде одна правая рука. Наверное, если бы он поднялся и выпрямился, то сумел бы с трудом, но идти. Но Сострату сейчас это как раз и не требовалось. Он хотел уползти, медленно, незаметно уползти из этой кровавой круговерти. И когда он, наконец, выбрался из нее, то встал на нетвердые ноги и, сильно припадая на левую, сжимая липкими от чужой крови голову, побрел куда глаза глядят, и все, кому он попадался на глаза, принимали его за раненого. Так же одиноко ступал ему навстречу чей-то заблудший или вовсе оставшийся без хозяина конь, несомненно, ниспосланный ему богами. Кривясь от боли в непослушной ноге, Сострат с великими усилиями взгромоздился на смирную, будто все понимающую лошадь и, припав щекой к ее холке, впал в легкое забытье. Лошадь сама направилась на юг, унося нового седока подальше от тех мест, где убивают людей. Утром следующего дня Сострат, вполне пришедший в себя, уже достиг Скионы.[195]Здесь следовало дождаться попутного судна, которое зашло бы в Пирей…