Читать книгу "Эксклюзивный грех - Анна и Сергей Литвиновы"

Может быть, мама напутала? Не было никакого Абу Эль-Хамада. Просто никогда не было. А ее пациента звали по-другому. Или.., или.., скорей всего… Она же паспорт его не смотрела… Значит, Абу Эль-Хамад вполне может быть вымышленным именем. Какой-нибудь “Иван Петров” по-арабски. Тем более мать пишет: ей показалось, что с этим Хамадом что-то нечисто. Так что вполне мог конспирироваться.

Дима задал новые параметры поиска: Абу Эль-Хамад, палестинец, террорист, в 1976 году учился в России.

Результат: полных совпадений – ноль.

Хорошо, давайте так: Абу Эль-Хамад, палестинец, террорист, в 1976 году учился в России.

Что?! Что?!!

Полное совпадение – одно. Ссылка на страничку из досье агентства журналистских расследований. Дима едва не опрокинул простывший кофе и впился в экран:

АБУЭЛЬ-ХАМАД.

Родился в 1955 году (по другим данным – в 1958 году), палестинец, уроженец г.Каира. Отец – землевладелец Эль Сабри Хамад, руководитель революционного совета ФАТХ. В 1968 году семья покинула Каир. Некоторое время жили в Газе, затем – в Нублусе (западный берег реки Иордан). По некоторым данным, в 1976 году уехал в Советский Союз и поступил в Ленинградский государственный университет, где проучился один год. Затем, возможно, 4 месяца изучал диверсионную тактику в советском засекреченном У Ц-16 5, на спецбазе подготовки террористов в Крыму. В 1979 году вступил в Партию арабского социалистического возрождения (БААС) и ФАТХ. Быстро продвигается в ФАТХ, руководство отмечает его жесткость, инициативность, честолюбие. В 1980 году проводит первый самостоятельный теракт: захват посольства Саудовской Аравии в Лондоне, за что исключен из ФАТХ. В декабре 1982 года совершает в Афинском аэропорту убийство пятидесяти двух человек. В ноябре 1983 года отправляется в Сирию, где его принимает на службу президент страны Хафез Асад. В 1990 году переезжает в Судан. Успешен в бизнесе. На торговле оружием заработал семьдесят миллионов долларов. В мае с.г, организовал нападение на миссию Красного Креста в Нигерии, в ходе которого убито трое американских граждан. Убит в августе с.г, на палестинских территориях в результате тайной операции израильских спецслужб.

Дима не удержался от восхищенного: “Йес!” (Студенточки оторвались от своих компьютеров и впились в него любопытными глазками.) Одним глотком допил кофе. Пробормотал: “Ну, мамуль, у тебя и пациенты…” Отправил биографию Хамада на печать. Вот оно, вот, вот!

Пока принтер выдавал распечатку, Дима быстренько слазил в свой электронный почтовый ящик. Бегло просмотрел гневное письмо от ответственного секретаря, не читая, уничтожил парочку реклам, улыбаясь, прочел кокетливую депешу от малышки из отдела женских проблем. Самое свежее, только что пришедшее письмо, оказалось от опера Савельева. Оно было кратким и гласило: “Дима, срочно со мной свяжись”. Дима чуть не сорвался немедленно бежать в номер, звонить – но остановился, задумался… Ведь та бешеная гонка в Москве произошла через несколько часов после встречи с симпатичным опером. Случайность? Хрен его знает. Но звонить ему не стоит. И так уже глупость сделал, свой почтовый ящик открыл. Опытный программист без труда вычислит, что тот самый компьютер, с которого Полуянов просматривал свою почту, расположен здесь, в Питерском гуманитарном университете профсоюзов…

Надя. То же самое время

Город, где прошло детство, навсегда останется для тебя сказкой. Особенно если этот город – Питер. Питер, где живут, дышат, любят, чувствуют, как казалось Наде, совсем по-особенному.

По Москве – Надя просто ходила, спеша по делам. По Санкт-Петербургу – шла и не могла наглядеться. Дома с каменными складками-нишами, и гулкие проходные дворы, и печки, оставшиеся в особо старых подъездах, и вытертые ступеньки, впитавшие шаги тысяч давно умерших людей… Прямые, словно линейки, улицы – о, как разительно они отличались от витиеватых московских закоулков! И никакой суеты, горящих глаз, суматохи, бесконечного перезвона мобильников… Надя заглядывала в перспективы проходных дворов, в окошки кафе-подвальчиков, в магазинные витрины. Все пыталась понять, что же такого особенного в современном Питере. Город – европейский, но.., не похож на Европу. Кругом все потерто, небогато, выщерблено. Народ одет скромно, улыбается мало, и пьяных кругом изрядно – одного алкашика Надя даже помогла с асфальта поднять – его дружок не справлялся… А ведь утро на дворе!.. Но все-таки Питер совсем не такой, как Москва. Он добрей. И мудрей. И еще град Петра – помнится, Димина мама, Евгения Станиславовна, очень любила это определение – интеллигентней, чем столица.

Впрочем, загадки и очарование Северной Пальмиры немедля исчезли, едва Надя выехала из исторического центра города. Начинать путешествие в К, ей следовало с окраины, прямо противоположной Купчину, где они с Димой проживали.

Надя вздохнула. Аура Северной столицы более не ощущалась. Наступающие со всех сторон убогие панельные многоэтажки да нервные толпы на автобусных остановках – какая уж тут романтика…

Ее совсем не пугала долгая и неудобная поездка. Даже хотелось бесконечной дороги, ухабов, трудностей. И еще – одиночества. Она немного устала от Димы, его быстрой мысли, его ехидных реплик. С ним постоянно находишься в напряжении, трясешься, чтоб не попасть впросак, чтоб не выглядеть клушей, библиотечной тормознутой девчонкой, поклонницей несовременного Тургенева… Наде хотелось побыть в одиночестве. Послушать себя, свои мысли. Немного расслабиться. И заодно доказать Полуянову – всегда-все-знающему Полуянову, что она тоже кое на что способна.

Чем далее Надя удалялась от Питера, тем плоше становились дороги. Скрипящий от старости “ЛиАЗ” то и дело ухал в такие ямы, что Надя едва потолок головой не пробивала. “Куда ж меня завезут?!” – в ужасе думала она.

Но, на удивление, автовокзальная площадь города К, выглядела вполне опрятно. Благостная чистота, у каждого столба – урны и (о, что за редкость!) контейнеры для раздельного сбора разных видов мусора. Но ни одной продуктовой палатки, только полупустое вокзальное здание.

Надя без сожаления проводила взглядом отъезжавший “ЛиАЗ”. Век бы по таким дорогам не ездить! Все внутренности до сих пор трясутся. Требуют – немедленно! – чем-то себя побаловать. Например, любимым (но дорогим) грейпфрутовым соком.

Надя вышла с вокзальной площади, заглянула в первый подвернувшийся продуктовый магазин. Но в секции “Соки-воды” имелись лишь запыленные трехлитровые баллоны с тыквенным напитком. Тыквенный напиток, подумать только! Сразу школьные завтраки вспоминаются… Пришлось Наде давиться невкусной теплой фантой.

Улица Погонная, где проживали родители Лены Коноваловой, располагалась в центре К., на задах свежевыкрашенного здания мэрии. Со двора был виден развевавшийся на крыше городской администрации российский флаг. Надя отметила, что присутственные места в К, содержатся в бравом порядке. Чего не скажешь о городских задворках – начинавшихся, впрочем, прямо в центре. Облупленный трехэтажный дом, где проживали Коноваловы, смотрел на мир хмуро. Во дворе тревожно полоскалось белье. “Кажется, у них у всех тут большая стирка была”, – подумала Надя, пробираясь сквозь лабиринт простыней и пододеяльников. Она уверенно прошла к нужному ей среднему подъезду (если дом трехэтажный, то шестнадцатая квартира находится здесь, верно?). Старушонки на лавочке немедленно впились в Надю изучающими взглядами. Только бы расспрашивать не начали! Она равнодушно, стараясь не ежиться, прошла мимо. К счастью, вопросов ей задавать не стали. Она только услышала за спиной: “Не наша.., городская. К Миньке идет, что ли?"