Читать книгу "На крыльях орла - Кен Фоллетт"

Женщина перевела последнее предложение. Пол испытующим взглядом уставился на Дадгара: выражение на его лице вновь застыло. Он произнес что-то на фарси.

Госпожа Нурбаш перевела:

– Теперь он хочет повстречаться с другим человеком.

Пол уставился на нее.

До него дошло, что он зря потратил свое красноречие. Он мог точно так же читать детские стишки. Дадгар был неуязвим.

* * *

Пол оказался во власти глубокой подавленности. Он лежал на своем матрасе, не сводя глаз с фотографий Карен и Энн-Мари, которые прикрепил ко дну койки, расположенной над ним. Отец невыносимо скучал по дочерям. Невозможность видеть их заставила его осознать, что в прошлом он воспринимал их существование как само собой разумеющееся. Да и Рути так же. Пол бросил взгляд на часы: в Штатах сейчас была полночь. Рути спит одна в огромной постели. Как хорошо было бы забраться рядом с ней и обнять ее. Он прогнал эту мысль из головы: жалость к себе лишь унижала его. У него не было необходимости заботиться о них. Девочки были далеко от Ирана, далеко от опасности, и он знал: что бы ни случилось, Перо позаботится о них. Вот что было ценно в Перо. Босс требовал от вас многого – ребята, он был самым требовательным работодателем, которого только можно отыскать, – но, когда вам надо было положиться на него, Перо был надежен как скала.

Пол зажег сигарету. Он был простужен. В тюрьме ему никак не удавалось согреться. Он слишком пал духом, чтобы заняться хоть чем-нибудь. Ему не хотелось идти в «комнату Чаттануга» и пить чай; не хотелось смотреть теленовости на тарабарском языке, не хотелось играть в шахматы с Биллом. Не хотелось идти в библиотеку за новой книгой. Он прочел «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу. Пол нашел ее чрезвычайно эмоциональной книгой. Там шла речь о нескольких поколениях семей, и это заставило его вернуться в мыслях к своей собственной семье. Главный герой был священником, и Пол, как истовый католик, был способен на более глубокое восприятие сюжета. Он перечитал эту книгу трижды. Пол также прочитал «Гавайи» Джеймса Митченера, «Аэропорт» Артура Хейли, «Книгу рекордов Гиннесса». Ему больше не хотелось брать в руки ни одну книгу до конца своих дней.

Иногда он размышлял о том, что будет делать, когда выйдет на свободу, и позволял себе перебрать в уме свои любимые способы времяпрепровождения – катание на лодке и рыбную ловлю. Но это действовало угнетающе.

Он не мог припомнить то время в своей взрослой жизни, когда был совершенно неспособен делать что-либо. Он всегда был занят. В офисе у него, как правило, объем работы накапливался на трое суток. Но никогда, никогда не доводилось ему праздно валяться, покуривая и гадая, каким образом взбодрить себя.

Однако хуже всего оказалась беспомощность. Хотя Пол всегда был наемным работником, отправлявшимся туда, куда его пошлет босс, и выполнявшим то, что ему прикажут делать, тем не менее он всегда знал, что может в любой момент сесть на самолет и улететь домой, или уволиться со своей должности, или сказать боссу «нет». В конечном счете принятие этих решений принадлежало ему. Теперь же он не был волен принимать какие-либо решения, связанные со своей собственной жизнью. Пол даже не мог ничего предпринять по собственному трудному положению. По каждой проблеме, с которой Чьяппароне когда-либо приходилось сталкиваться, он был в состоянии работать, делать различные попытки, пойти в наступление на эту проблему. Теперь он был вынужден просто сидеть и страдать.

До него дошло, что он никогда не осознавал значения свободы, пока не утратил ее.

III

Эта демонстрация оказалась относительно мирной. Загорелось несколько автомобилей, но иного проявления насилия не случилось: демонстранты сновали туда-сюда, неся портреты Хомейни и возлагая цветы на башни танков. Солдаты пассивно взирали на них.

Уличное движение замерло.

Это происходило 14 января, в день после прилета Саймонса и Поше. Булвэр улетел обратно в Париж, теперь он и остальные четверо ждали там рейса на Тегеран. Тем временем Саймонс, Кобёрн и Поше направились в центр города, чтобы разведать местоположение тюрьмы.

Через несколько минут Джо Поше отключил двигатель автомобиля и застыл на сиденье, как всегда молчаливый, с ничего не выражающим лицом.

В противоположность ему сидевший рядом Саймонс был оживлен.

– Перед нашими глазами творится история! – воскликнул он. – Очень немногим людям довелось наблюдать собственными глазами совершающуюся революцию.

Кобёрн понял, что полковник был страстным любителем истории, а революции были его специальностью. Когда он прибыл в аэропорт и ему задали вопрос, какова его профессия и цель визита, Саймонс сказал, что является отошедшим от дел фермером и эта поездка представляется ему единственным шансом увидеть революцию. Он говорил истинную правду.

Кобёрн совершенно не разделял его восторг оказаться в гуще всего этого хаоса. Ему не нравилось сидеть как в ловушке в небольшом автомобиле – это был «Рено-4», – окруженном фанатиками-мусульманами. Невзирая на отросшую бороду, он совершенно не походил на иранца. Да и Поше тоже. А вот Саймонс сошел бы за такового: волосы у него были длинными, кожа – оливкового цвета, нос – внушительного размера и седая борода. Дать бы ему в руки четки и поставить на углу – и никто ни на секунду не заподозрил бы в нем американца.

Но толпу не интересовали американцы. И Кобёрн в конце концов набрался храбрости вылезти из автомобиля и зайти в булочную. Он купил местный хлеб под названием «барбари»: длинные плоские батоны с тонкой корочкой, которые выпекались каждодневно и стоили семь риалов – десять центов. Подобно французским багетам батоны были чрезвычайно вкусны свежевыпеченными, но очень быстро черствели. Обычно этот хлеб ели со сливочным маслом или с сыром. Иран питался исключительно таким хлебом и чаем.

Они сидели, наблюдая за демонстрацией и жуя хлеб, пока наконец уличное движение вновь не оживилось. Поше следовал по маршруту, намеченному им предыдущим вечером. Кобёрн гадал, что они увидят, когда доедут до тюрьмы. По приказу Саймонса до сей поры он держался подальше от центра города. Было бы слишком самонадеянно уповать на то, что тюрьма окажется именно такой, как он описал ее одиннадцать дней назад на озере Грейпвайн: команда построила чрезвычайно точный план нападения на совершенно неточных сведениях. Насколько неточных, им вскоре станет ясно.

Они доехали до Министерства юстиции и объехали его в направлении улицы Хайяма, той стороны квартала, на которой был расположен вход в тюрьму.

Поше проехал медленно, но не слишком медленно, мимо тюрьмы.

– Ах ты, дерьмо! – вырвалось у Саймонса.

У Кобёрна упало сердце.

Тюрьма была совершенно непохожа на тот облик, который они выстроили в уме.

Вход был оборудован двумя стальными дверями высотой четырнадцать футов. С одной стороны располагалось двухэтажное здание с колючей проволокой вокруг крыши. На другой стороне находилось более высокое здание из серого камня высотой в шесть этажей.