Читать книгу "Нефть, метель и другие веселые боги - Иван Шипнигов"

Наш редакционный водитель, который возит корреспондентов в мини-командировки по району, – чистый Жбанков из «Компромисса» Довлатова. Тот был фотограф, этот водитель, но не важно: и персонаж, и человек вгрызаются в жизнь с одинаковой горькой энергией, с похожим трагическим напором. Когда он заехал за мной в первый раз, я опытным взглядом оценил ситуацию: кокетливая припухлость лица, быстрые, хищные движения рук, которыми он переключал скорости в старом пыльном уазике, в глазах отвращение ко всему живому.

– Родственники заебали: то одни поминки, то другие… Вчера опять пришли, и со всех сторон: выпей, Сережа, Сережа, выпей. Наливают, настаивают. Им лишь бы поминки! Что за люди…

Это было в субботу; в понедельник редактор спросила, во сколько мы вернулись. Я хоть и понял истинный смысл вопроса, но не стал выгораживать Сережу: в три. Редактор таинственным голосом сказала, что звонила вечером сторожу, который сообщил, что казенной машины в гараже не было. Так что командировки обещают быть интересными.

Меня мучает визуальный голод. Когда я хожу в присутствия за комментариями чиновников, то стараюсь задержаться там подольше – не потому, что не хочу возвращаться в редакцию, а потому что мне надо. Хожу вокруг, читаю объявления на стенах, курю, вздыхаю, иногда даже сижу в очередях вместе с теми, кто по личным вопросам, хотя корреспондентская корочка от этой необходимости избавляет. Все жду: вдруг увижу здоровую женщину репродуктивного возраста?.. Кто смотрел «Терминатор-3», тот оценит всю горечь шутки. Чувствую себя главным-главным героем Набокова, только наоборот. Представляю, как молодая чиновница наконец распахнет двери и скажет своим напряженно ждущим коллегам в юбках:

– Это, конечно, Гумберт, но не Гумберт Гумберт!

Но нет. Власть асексуальна, даже такая маленькая, домашняя.

За прошлую неделю настоящую живую девушку видел вблизи один раз: это была соседка моего друга, зашедшая к нам на огонек. Я молча рассматривал девятиклассницу: русые волосы, собранные в скромный хвостик, розовые уши, мелкие зубы, карамельный голос. Я сделал плохое: молча глядя ей в глаза, вдруг начал вспоминать некоторые интересные сцены из своего интимного опыта. В книгах в таких случаях пишут: «Она не выдержала взгляда и потупилась». Она не потупилась. Она говорила, что у нее по географии трояк, а я, глядя, как девочка изящно, без закуски, выпивает очередную стопку водки, грустил, что я такой старый. Не для меня обжигается водкой маленький нежный рот, не для меня ерзают по скамейке непоседливые бедра.

– А сколько тебе лет, милая?

– Шестнадцать (даже так: «шешнадцать»).

Главный-главный Гумберт Гумберт, умножьте на два и посадите в редакцию.

Молодежь

До недавнего времени работы как таковой не было, одно удовольствие. Интервью с ликвидатором Чернобыльской аварии (очень интересно, кстати, было), метеостанция, памятник архитектуры. С молодежью поговорить тоже. Филиал Бурятского государственного университета располагается в недавно достроенном здании, ужасно похожем на наш новый корпус МГУ, только лучше, без дурацких претензий на «архитектуру». В общежитии в ответ на стук в дверь глухо спрашивают с кровати: «КТО?» Услышав слово «корреспондент», отвечают всего лишь: «НЕТ» – переговоров не ведут. В коридорах университета студенты гораздо общительнее: парни в ответ на простой конкретный вопрос начинают делать руками рэперские движения и объяснять за жизнь, девушки кокетливо скрывают свой возраст, факультет, специальность. Одна улыбалась так лучисто, так искренне не могла вспомнить, как расшифровывается аббревиатура – название ее факультета, что я полчаса горячо шептал ей то на одно, то на другое ухо нескромные призывы сфотографироваться для газеты.

– Нет! Меня уже и так на Татьянин день фотографировали. Потом все газету со мной видели. Знаю я вас.

(«Его природному обаянию она ловко противопоставила свою врожденную тупость».)

Посевная

Сейчас начинается работа: посевная, то есть подготовка к ней. Я, как вы знаете, могу найти смешное во многих вещах, но знакомство с чиновниками из сельхозотдела администрации меня слегка напугало. Они словно заранее дали понять, что здесь мне не тут. В маленьком тесном кабинете был единственный свободный стул. Я подошел к нему, достал блокнот, ожидая, пока пригласят сесть. Мой собеседник сел на стул сам, положил руки на колени и посмотрел на меня с удовольствием:

– ?

Я, спутавшись, попросил рассказать о начале весен неполевых работ, на что чиновник энергично ответил:

– ООО «Радужная», 70 га.

После минутного молчания я понял, что это и был ответ на мою просьбу «рассказать», и, вспотев, начал выспрашивать «подробности». В конце разговора, к которому подключились другие, сельхозотдел проявил поистине дьявольскую проницательность: они спросили, не филолог ли я.

– Ну ясно… Вы вместо той женщины, которая в декрете? Она тоже филолог. Была.

Уходя от этих злых людей, я представлял, как они радуются: громко хохочут, кричат «дай пять!», хлопают друг друга по спинам – отмечают, что так ловко провели репортеришку. Не дали себя обмануть! Ишь!.. Пришел: «расскажиииите о начаааале». Нету теперь дураков, чтобы рассказывать, понял? Тилигенция…

Редактор сказала, что так и должно быть. Что было бы странно и даже нехорошо, если бы эти люди приняли меня нормально. Должно пройти время.

Должно оно пройти. Здесь мне хорошо, но в Москву хочется чрезвычайно. Когда придешь из бани, отдышишься, напьешься холодного облепихового морса и куришь потом на крыльце в абсолютной тишине, глядя в черное небо, то думаешь: а в Москве сейчас Курский вокзал. Нет, не поеду никуда. Куплю резиновую женщину, сниму квартирку и заживу этаким провинциальным блогером, пишущим «их нравы». Подумаю, снова в баню. Париться. Утром накатывает тоска, и я опять считаю дни – когда закончится вся эта бюрократия, из-за которой я здесь. Дома мне хорошо, но местность, в которой я нахожусь, угнетает, несмотря на то что здесь так весело.

Очерк

Про «физиологические очерки» я, конечно, наврал и писать их не стану. «Уклад»? – от этого слова меня тошнит с детства (уклад, утварь, ушат), и я до сих пор не знаю и знать не хочу, что это такое. «Образ жизни»? Можно взять двух, трех, сотню, тысячу жителей столицы и, посмотрев на них в течение дня, ужаснуться: о, как одинаково они живут, только вот эта девочка еще на что-то надеется. В провинции нет двух похожих дней, людей, порядков и образов жизни, и статистика здесь провалится в благородное, но бессмысленное перечисление фактов: Максим Петрович живет свою единственную жизнь так-то и так-то, и больше так не живет никто. Интерьеры? Совсем уже глупость, но глупость мстительно-остроумная: интерьеры в здешних домах гораздо гламурнее и продвинутее, чем во всех виденных мной московских квартирах. Что-то определенное можно сказать только о воздухе. В воздухе провинции происходят удивительные вещи.

Есть такой навязший в зубах стереотип: «интеллигентные» столичные жители не смотрят телевизор, в котором только бесконечные и ужасные Путин и Верка Сердючка, а черпают чистейшую информацию из прохладных колодцев Интернета, и самый глубокий колодец, конечно, ЖЖ. Грубые провинциалы, соответственно, пьют мутную паленую путинку, а про ЖЖ и независимые источники информации и слышать не слышали. Это верно: про Навального здесь не знают. Но информационной грязи, гнилостного спама молодой образованный москвич с жизненной позицией и идеалами потребляет во много раз больше, чем тихо и бездумно сидящий с пультом Максим Петрович из Иркутской области. Приехав сюда, я две недели жил с телевизором и без Интернета. Зайдя после этого перерыва в ЖЖ, я наглядно убедился в том, о чем раньше только догадывался, обманывая себя ради сохранения своего призрачного интеллектуального реноме: в Интернете вообще и в ЖЖ в особенности грязи, лжи и истерики гораздо больше, чем на самом разнузданном прокремлевском канале. Беда только в том, что мы ЖЖ читаем, а вот провинциалы телевизор не смотрят.