Читать книгу "Грех и немножко нежно - Анна Данилова"

— Безусловно, — ответила она, стараясь своим лицом скопировать эту его отвратительную рожу. Жалко, подумала она, что его не видят сейчас все те, кто считают его красавцем. Любого стошнило бы от этого мерзкого, противного лица!

Она вышла из ресторана на улицу, на свежий воздух и глубоко вздохнула. Ну вот, кажется, и все!

Она стояла в самом центре города, неподалеку от городского клуба и здания администрации, на прохладном еще утреннем асфальте и словно чувствовала под собой подземные пустоты тоннеля, поистине золотого тоннеля, так сильно изменившего ее жизнь. Кто знает, может через год, а то и раньше она вернется сюда и снова спустится в тоннель, многие коридоры ведь еще не исследованы. И наверняка один из маршрутов тех, кто был автором этих подземных ходов, обрывался под зданием администрации, которое раньше называлось иначе, но всегда было вместилищем представителей городского правления. Тайны этих людей наверняка посерьезнее тех тайн, которые она расколола как орешки, шутя, играя, этим летом.

Оставалось только распрощаться с Лангом, Циннобером.

При мысли, что, только увидев ее на пороге, он посмотрит на нее определенным взглядом, возьмет за руку и потянет за собой, она возбудилась.

Суетливый, вечно потеющий и неуверенный в себе Ланг был в постели ее рабом и выполнял все ее желания. Она была уверена, что в другой своей жизни он весьма скромен и, возможно, вообще не способен на активные действия. Но с Машей он становится безумным, беспринципным, подчиняющимся исключительно природным инстинктам и Маше. Находясь в его неуютной, по-мужски неприбранной и захламленной квартире, на непростиранных простынях, Маша отдавалась Цинноберу с какой-то болезненной страстью, вбирая в себя все то специфическое, грязноватое, дурно пахнущее, связанное со своим пребыванием в жилище любовника, что при других обстоятельствах вызывало бы в ней протест и брезгливость. Поэтому, удовлетворив свою похоть и словно проснувшись рядом с этим «пыльным музейщиком», единственным желанием Маши было поскорее убежать отсюда, вон на свежий воздух, в цветущие поля, на речной простор, чтобы очистить легкие от духоты и грязи. А еще хотелось ударить Циннобера. Вот прямо взять и ударить, наотмашь по его распаренной и довольной физиономии, чтобы закрылись его залитые маслом похоти глаза! И наговорить ему такого, чтобы он напрочь забыл о полученном удовольствии, чтобы испортить, отравить ему послевкусие любви.

Прижимая к себе большую красивую белую сумку и вдыхая запах цветущих роз, растущих на клумбах вдоль бульвара, по которому шел ее путь к дому Ланга, Маша почувствовала себя невероятно счастливой. У нее были деньги. Много денег! Но о том, как она их потратит, она подумает потом, когда вернется домой и спокойно, в своей комнате, по которой уже соскучилась, где так много переживала по поводу семейных неурядиц, домашних скандалов родителей, разложит деньги по конвертам и решит, что ей делать дальше, как жить. Одно она знала точно — на Мальорку к беременной Маринке она точно выберется.

Ланг ждал ее. Он открыл ей дверь, и она увидела, что мужчина весь дрожит. То ли от страха, то ли от охватившего его желания…

Позже, когда она вышла из ванной комнаты, где приводила себя в порядок, Ланг протянул ей маленькую бархатную коробочку небесно-голубого цвета.

— Это тебе, — сказал он в страшном волнении.

— Что это? — Маша открыла и увидела перстенек с рубином. — Вот это да! Неожиданно!

Взяла перстень, надела на палец, полюбовалась им.

— Послушай, Юра, а ты ничего не хочешь мне сказать? — Она, не глядя, положила коробочку на полку.

Они разговаривали уже в прихожей. Она собиралась уходить. Но перед уходом она должна сделать то, что задумала. Иначе — никак.

— Что сказать? — Он улыбнулся одними губами, глаза же его оставались испуганными, как у человека, только что совершившего преступление. — Я люблю тебя. Ты — прекрасная.

— Юра, ты зачем подделал схему кладбища? — спросила она его ледяным тоном. — Зачем направил меня в другую сторону кладбища? Чтобы я никогда не нашла нужный мне склеп доктора?

Он опустил глаза, просто не выдержал ее тяжелого взгляда. Потом прокашлялся, прочищая горло.

— Да, да, это правда… Я виноват перед тобой. Но сделал это не для того, чтобы обмануть тебя… Просто я понимаю, что во всех твоих поисках нет смысла… Нет здесь никаких кладов. Кладбище давным-давно перерыто.

— Ты решил просто посмеяться надо мной?

— Дело не в этом… Я очень, очень хорошо к тебе отношусь, просто мне хотелось… хотелось, чтобы ты поняла, что это не тот склеп и чтобы пришла ко мне еще раз, а потом еще и еще… Хотел тебя почаще видеть, вот и все!

— А может, ты хотел, чтобы я вычистила все склепы в этом чертовом кладбище? Чтобы собирала мусор и сжигала его, да? А ты бы сидел в своем вонючем музейном кабинете и потирал руки, ожидая моего возвращения?

— Пожалуйста, Машенька… Что с тобой? Успокойся… ты сама на себя не похожа…

— Ты, мерзкий тип, считал, что я буду с тобой спать из-за какой-то там карты?

— Но ты же… ты же сама хотела… Я тебя не принуждал… — растерялся он. — Пожалуйста, не надо кричать, очень тебя прошу… Успокойся. Ведь хорошо все было. Тебе же понравилось, я знаю.

— Замолчи! Ты вообще понимаешь, кто ты, а кто — я?! Колечко подарил…

— Я от всей души… Маша, дорогая, да что с тобой?

— Ты думаешь, что обманул меня, а на самом деле это я обманула тебя… А ты… ты…

Она вдруг почувствовала, что не может остановиться. Она выкрикивала, как выплевывала, какие-то оскорбления в его адрес, словно кто-то вселился в нее и теперь негодовал оттого, что она позволила себе быть с этим старым и некрасивым мужчиной. И когда он потянулся к ней, желая, очевидно, обнять и успокоить, прижать к себе, поцеловать, она закричала, топая ногами и чувствуя, как ее тело содрогается от отвращения:

— Убери от меня свои руки, гадкий, вонючий, противный урод! Меня сейчас вырвет от тебя!..

Потом она резко развернулась, открыла дверь, выскочила на лестничную площадку, но, вспомнив, что забыла сумку, вернулась, схватила ее с вешалки и, даже не взглянув на Ланга, снова выбежала в подъезд.

— Какая же ты тварь… — Вдруг услышала она, резко повернулась, чтобы ответить ему. И тут же раздался выстрел — в груди ее что-то разорвалось…

Последнее, что она успела увидеть, были веером развернутые лестничные пролеты, сотни, тысячи… в розоватой дымке…

30. Петров. Липченко

— Это она, — Петров закрыл за собой дверь кабинета следователя Липченко. — Я был сейчас в морге. Успел, потому что с минуты на минуту ее тело должны забрать родственники.

— Маша Тропинина — твоя Василиса? — спросил Липченко.

— Да, Василиса.

Валерий опустился на стул. Достал пачку сигарет, закурил.

— Но это не я убил ее, ты веришь мне?