Читать книгу "Ни стыда, ни совести - Вячеслав Кашицын"

Руки. Ключицы. Крестик на цепочке. Нет, все нормально.

— Ник, да что с тобой?

— Да, Катюш, — выдохнул он. — В июле так в июле…

— Ну вот и хорошо. — Она расплылась в улыбке и, торопливо вставая, переменила тему: — Ну, как у тебя со статистикой? Пойдешь или сразу на пересдачу?

Минус два. Выходя от офтальмолога, Никита испытывал что-то вроде чувства исполненного долга, хотя смутно осознавал, что, возможно, его галлюцинации связаны вовсе не со зрением…

— Сань, привет, — сказал он в трубку, набрав номер. — Слушай, ты свои очки где покупал?

Надо думать о другом. Что он там Катюхе вчера наобещал? В июле? Надо найти какую-нибудь отмазку… Откровенно говоря, Никита и сам не знал, что именно удерживало его от того, чтобы оформить отношения с девушкой, которая была ему близка и которую он, по его понятиям, любил. По-своему, то есть. Но брак… Помимо всех мутных неудобств он нес с собой нечто, что его даже пугало: он должен был сосредоточиться на ней, только на ней, и каждый несанкционированный взгляд на незнакомую девушку — на улице ли, в общественном ли месте, даже в окно — был чреват, при ее, Кати, ревности, язвительными замечаниями, если не скандалом… Плакала, конечно, его свобода, но он хотя бы отсрочит тот момент, когда это будет оформлено де-юре.

Собственно, кроме двух хвостов, у него на сердце ничего не лежит. А что такое два хвоста? Тьфу — и растереть…

Но на консультации это повторилось.

Сазонову, который, как обычно, ничего дельного не говорил, а объяснял азбучные истины с таким видом, словно читал Нобелевскую речь, помогала ассистентка. Какая-то незнакомая. Вешала экран, меняла слайды с графиками. Ходила по подиуму, на котором стояла кафедра, вставала на цыпочки, наклонялась, поправляла блузку, одергивала юбку…

Никита увидел ее. Неожиданно. Словно это была и не она. Раздавшееся, бесфоменное как квашня, тело. Два подбородка. Складки на пухлых кистях. Одышка. И губы — толстые, отвратительно багровые… Облачное тело на этот раз, едва появившись, моментально стало реальным.

Он был потрясен. Сидел, уставившись на нее, всю консультацию. Он словно выпал из времени, и когда Герка с Галымом растолкали его, не понимал, чего они от него хотят. Затем, вспомнив, огляделся растерянно, затравленно и поспешил из аудитории. Избегал глядеть на женщин. До самой «Интероптики». Там слегка расслабился, провел около часа, подбирая очки.

Но — тщетно…

Очки не избавили его от новоприобретенной способности. Он убедился в этом, едва выйдя из магазина. Все они — и худая брюнетка в белых бриджах, и полненькая, но не лишенная привлекательности, шатенка, и тоненькая, как тополек, едва опушившаяся девочка, подросток на грани детства и женственности — все они, когда он глядел на них, старели!

— Никита, что с тобой? У тебя… тебя… Да присядь. Что случилось?

Катя смотрела на него взволнованно, растерянно, с нескрываемым испугом.

— Дай… попить дай. Водки. Водка есть?

— Ты… чего? Что произошло? Почему ты отворачиваешься? Что с тобой?

Ее рука потянулась к холодильнику, но она продолжала испытующе глядеть на него, хотя видела, что его лицо в порядке. Он упорно не глядел на нее. Схватил стакан.

— Спасибо, — выпил залпом, вытер губы. Помолчал. Протянул ей. — Спасибо.

— Ты же не пьешь. Ты же… С мамой что-то? — Катя опустилась на табуретку, не выпуская стакана из рук.

— Нет… Со мной. — Он снова помолчал, глядя в пол. Отдышался. — Только не считай меня сумасшедшим. Хорошо? Пообещай мне, что никто об этом не узнает. Я расскажу.

Она медленно кивнула.

— Короче… — Он украдкой взглянул на нее. Потом еще раз — чуть дольше. И еще. — Короче, Кать, у меня что-то со зрением. Вижу как-то все… не так. То есть не не так, а… В общем, кажется, я знаю, в чем тут дело. По крайней мере, когда это началось. Там еще осталось?

Она налила ему еще водки — благо ее отец иногда прикладывался — и Никита продолжил:

— Я встретил в метро… одного типа. Странного такого. Он читал книжку. А с ним — девчонка. То есть она была не с ним, просто рядом оказалась. Симпатичная такая. Ну, и он хотел с ней познакомиться. Брякнул какую-то чушь. Она отказалась. А я возьми да и покажи ему на старуху: мол, вот какой она станет. А он мне что-то ответил, не помню что. И ты знаешь… — Он еще раз взглянул на нее — долго и напряженно. — Ты знаешь, я… — Он всхлипнул. — Я некоторых девушек… или женщин там… вижу теперь… ну, вместо них старух вижу. Лицо то же, только старое, ну и фигура, разумеется… Тех, на кого обращаю внимание. И очки не помогли… — Он показал ей их. — Ты мне веришь?

Катя смотрела на него с тем же выражением испуга, но что-то в ее лице стало меняться. По нему как будто пошла какая-то рябь.

— Веришь или нет?

Она кивнула. Издала сдавленный смешок. И вдруг побледнела.

— А…

— Нет. Ты — нет. Я заметил — стоит мне заинтересоваться девчонкой, ну, просто посмотреть на нее, улыбнуться там, со значением или без, отметить в ней какую-нибудь черту, — быстро заговорил он, — как это происходит. Понимаешь?

— А ты…

— Кать, я в порядке. Я не бухаю, ты знаешь. И не колюсь. И восточной философией не увлекаюсь. Я нормален. Скажи, ты мне веришь? — повторил он. — Главное, чтобы ты верила.

Ее лицо вдруг выразило какую-то мысль, еще смутную, а затем на нем появилось слабое подобие улыбки.

Никита нахмурился.

— Разве это так уж плохо? — неожиданно мягко сказала она, подтверждая его догадку. — Это, конечно, не совсем обыкновенно, но…

— Ты соображаешь, что говоришь? — вскочил он со стула. — Да ты даже не представляешь, что это такое! Глядеть на симпатичную девушку и видеть старуху! Жить среди старух! Видеть одних старух!

— Но, Никита…

— Что Никита? Ты всегда думаешь только о себе! Да, тебе-то хорошо. Я теперь, если все это не пройдет, буду привязан к твоей юбке, потому что ты чем-то защищена, с тобой этого нет! Тебе есть чему радоваться. Что ты улыбаешься? Смешно! Очень смешно! У меня проблема, Кать, это реальная проблема, а ты… Может, вы с этим типом заодно? Может, это ты его ко мне подослала? И почему этого не происходит с тобой? Чем ты такая особенная?

Истерика. Он закрыл лицо руками. Еще не хватало, чтобы она увидела его слезы.

Она села рядом, обняла его.

— Все хорошо. — Поцеловала. — Все будет хорошо. — Погладила по голове. — Ник, тебе просто надо отдохнуть. И мне тоже. Всем. Завтра сдадим, а в субботу — в лес, купаться на Истру. Ок? Мама пусть своими помидорами занимается, а мы…

Никита хотел что-то возразить, но потом затих. Так они и сидели рука об руку — Катя, что-то говорящая ему на ухо, и он, поначалу с горькой усмешкой, а потом с нетвердой надеждой поглядывающий на нее. Такими и застала их ее мама — и, переглянувшись с Катей особенным, женским взглядом, улыбнулась, спросила: