Читать книгу "США во Второй мировой войне. Мифы и реальность - Жак Р. Пауэлс"

Глава 18

Ядерная дипломатия и развязывание «холодной войны»

С немецкой капитуляцией в начале мая 1945 года война в Европе была завершена. Победители, Большая тройка, после этого столкнулись со сложным и деликатным вопросом послевоенной реорганизации Европы. В Западной Европе американцы и англичане уже создали «новый порядок» почти годом раньше, и Сталин принял этот порядок вещей. В Восточной Европе, с другой стороны, советский лидер явно наслаждался преимуществом благодаря присутствию там Красной армии. Тем не менее в то время западные союзники могли еще надеяться, что они будут в состоянии обеспечить свой вклад в реорганизацию и этой части Европы. Сталин маневрировал в пользу коммунистов и их сторонников, ставя в невыгодное положение всех тех, кого подозревали в антисоветизме или антикоммунизме, но все еще было возможным314. Кроме того, по отношению к Восточной Европе западные аутсайдеры уже просунули ногу в дверь, выражаясь фигурально, благодаря предшествовавшим соглашениям, таким, как заключенное в Ялте и формуле Черчилля о сферах влияния. Что касается Германии, западные союзники на самом деле пользовались там преимуществом по сравнению с Кремлем, потому что в результате соглашений, ратифицированных в Ялте, американцы и британцы совместно занимали гораздо большую и гораздо более важную часть Германии, а также получали львиную долю недвижимости в Берлине. В Западной Европе все уже было решено, но в странах Восточной Европы и в Германии все еще оставалось возможно. Далеко не неизбежным фактом было то, что Германия надолго останется разделенной на зоны оккупации и что Восточная Европа будет сохраняться в течение полувека под влиянием Советов. Сталин, которого потом будут в этом обвинять, на самом деле имел веские причины для того, чтобы прислушиваться к западным требованиям в отношении Германии и Восточной Европы. Он знал, что неразумные требования или непокорность в отношении британцев и американцев сопряжены с большим риском. Как ясно показал Дрезден, такое поведение может быть губительным для Советского Союза. Кроме того, Сталин надеялся, что добрая воля и сотрудничество в сочетание с его обещанием объявить войну Японии может принести богатые плоды в виде американской помощи в практически сверхчеловеческой задаче восстановления экономики Советского Союза.

Руководствуясь комбинацией опасений и надежды, Сталин был готов сотрудничать с американцами и англичанами, но, конечно, он также имел полное право пожинать некоторые из преимуществ, на которые имеют право победители. Например, он ожидал определенных территориальных приобретений (или, точнее, компенсацию за более ранние территориальные потери Советского Союза или его предшественника, царской России); значительных репараций от Германии; признания его права не терпеть антисоветских режимов в соседних странах; и последнее, но не менее важное – возможности продолжать строительство социалистического общества в СССР. Его американские и британские партнеры никогда не давали понять Сталину, что они считали эти ожидания неразумными. Напротив, законность этих советских военных целей была неоднократно признана как явно, так и неявно в Тегеране, Ялте и других местах.

Можно было вести диалог со Сталиным, но такой диалог также требовал терпения и понимания советской точки зрения, и его надо было вести, осознавая, что Советский Союз не уйдет из-за стола переговоров с пустыми руками. У Трумэна, однако, не было никакого желания заниматься таким диалогом. Он не имел ни малейшего представления даже о самых основных ожиданиях Советов, и ему была ненавистна сама мысль, что Советский Союз сможет получить компенсацию за принесенные им жертвы и, возможно, таким образом, ему будет предоставлена возможность возобновить работу над проектом коммунистического общества. Как и многие другие американские руководители, президент выразил надежду, что можно будет «выжать» Советы из Германии и Восточной Европы без компенсации и даже каким-либо образом положить конец их коммунистическому эксперименту, который оставался источником вдохновения для красных и других радикалов и революционеров по всему земному шару, даже в самих США315.

Как и Черчилль, Трумэн счел «палку» жесткой линии в отношении Сталина гораздо более перспективной, чем «пряник» мягкой линии. Мы уже видели, что это было во многом связано с резким улучшением военной ситуации западных союзников в Германии в марте и апреле 1945 года. Тем не менее это принесло им лишь незначительные преимущества в сравнении с тем потенциально фантастическим козырем, на использование которого в карточной игре со Сталиным новый американский президент мог надеяться в ближайшем будущем. 25 апреля 1945 года Трумэн был проинформирован о секретном Манхэттенском проекте, или S-1, как на кодовом языке именовался проект атомной бомбы. Американские ученые работали над этим мощным новым оружием в течение многих лет; оно было почти готово, вскоре должно было пройти испытания, а после этого будет готовым для использования. Атомная бомба сыграла чрезвычайно важную роль в процессе принятия новой американской политики весной 1945 года в Европе, а также на Дальнем Востоке. Трумэн и его советники были околдованы тем, что известный американский историк Уильям Эпплмэн Уильямс окрестил «видением собственного всемогущества». Они были абсолютно убеждены, что атомная бомба поможет им навязать свою волю Советскому Союзу316. Атомная бомба была «молотком», как заявил сам Трумэн, которым он будет махать над головой «этих парней в Кремле»317.

Владение атомной бомбой открыло всякого рода немыслимые ранее и чрезвычайно благоприятные перспективы для сторонников политики жесткой линии. Благодаря бомбе, считали они, теперь будетм можно заставить Сталина несмотря на ранее достигнутые договоренности вывести Красную армию из Германии и отказать ему в праве играть роль в послевоенных делах этой страны. Казалось, теперь посильным и установление прозападных и даже анти-коммунистических режимов в Польше и в других странах Восточной Европы, а также предотвращения влияния Сталина там. Они размечтались даже о том, что и сам Советский Союз может быть открыт для американского инвестиционного капитала, а также для американского политического и экономического влияния и что этот коммунистическая еретик может, таким образом, вернуться в лоно вселенской капиталистической церкви. «Существуют свидетельства, – пишет Немецкий историк Йост Дюлффер, – что Трумэн считал монополию на атомную бомбу своего рода карт-блашем для реализации идей Соединенных Штатов о новом мировом порядке»318.

По сравнению с тонкой и часто нелегко осуществляемой политикой мягкой линии Рузвельта политика жесткой линии, то есть политика всесильной «палки», которой обещала стать ядерная бомба, казалась простой, эффективной и поэтому чрезвычайно привлекательной. Если бы он остался жив, и Рузвельт сам, вероятно, выбрал бы этот курс. Его преемник, Трумэн, не имел опыта политики с использованием «морковки». Для слишком неискушенного в политике уроженца штата Миссури простота и потенциал новой жесткой линии оказались просто неотразимыми. Вот так он пришел к атомной дипломатии, которая была изучена в такой увлекательной форме в работах американского ревизионистского историк Гара Альперовица.

Монополия на атомную бомбу должна была позволить Америке навязывать свою волю СССР. Хотя на момент капитуляции Германии в мае 1945 года она еще не была готова, Трумэн знал, что ему недолго придется ждать. Поэтому он не внял совету Черчилля как можно скорее обсудить судьбу Германии и Восточной Европе со Сталиным, «пока не растворились войска демократии», то есть, до того, как американские войска должны были уйти из Европы. В конце концов Трумэн согласился на встречу на высшем уровне Большой тройки в Берлине, но не раньше, чем летом, когда бомба должна уже была стать готовой.