Читать книгу "Между молотом и наковальней - Николай Лузан"

Шеварднадзе впал в панику и с истерическими призывами обратился в ООН и к Президенту России Ельцину. Он не просил, а требовал вмешаться в конфликт и остановить наступление «зарвавшихся сепаратистов». Москва, пытаясь надавить на Абхазию, 20 сентября ввела экономические санкции. Подача электроэнергии в республику была прекращена, а на границу по реке Псоу опустился «железный занавес». Воевать со всем миром абхазское руководство не собиралось и сделало тонкий ход. На ряде участков фронта войска были отведены на исходные позиции.

В боях возникла пауза, и Владислав Ардзинба решил воспользоваться ею, чтобы еще раз мирным путем разрешить кризис. Но Шеварднадзе остался глух к его обращениям, посчитав, что инициатива в боях за Сухум вновь перешла в его руки, и не стал брать телефонную трубку. Позиция Ельцина и подтянутые из Грузии свежие силы породили у Шеварднадзе иллюзию близкой победы. И здесь Белый Лис жестоко просчитался.

В Москве в те дни стало не до него и Абхазии. Президент Ельцин и оппозиционный ему Верховный Совет сошлись в непримиримой схватке за власть. Видимо, сам Всевышний помогал Абхазии. Воспользовавшись заминкой, Владислав Ардзинба отдал приказ о генеральном штурме Сухума.

Абхазская армия 22 сентября перешла в наступление. Не устояла перед натиском пяти тысяч ополченцев и добровольцев 25-тысячная грузинская группировка и стала отступать. К 26 сентября отступление превратилось в паническое бегство, а 27-го бои уже шли в центре города. После падения железнодорожного вокзала и Совмина сопротивление оккупантов было окончательно сломлено. Но Сухум все еще кишел украинскими наемниками из УНА-УНСО и боевиками из отрядов «Мхедриони». Им, после зверств над мирными жителями, рассчитывать на пощаду не приходилось, и ополченцы, чтобы не нести потери, безжалостно выжигали их огнеметами и «гасили» гранатами.

В Новом районе, куда направлялся Владислав Ардзинба для осмотра мест боев и «кладбища» грузинской бронетехники, еще шла «воздушная» война. Поисковые группы ополченцев вели охоту за вражескими снайперами, засевшими в домах— высотках. Тут и там верхние этажи сотрясали разрывы гранат и автоматные очереди. Куски бетона, кирпича и горящие головешки сыпались на улицы. Водителям двух УАЗов приходилось проявлять чудеса мастерства, чтобы не угодить под них.

Сидевшая как на иголках охрана Владислава Ардзинбы перевела дыхание, когда впереди показался забор. За ним находилась база ремонта грузинской бронетехники. Ворота в нее оказались заблокированы подбитым грузовиком.

— Толково заткнули глотку! — отметил удачное попадание Эрдал Таркил.

— И как туда заехать? — сокрушался Олег Гогуа и сбросил скорость.

— Пешком! — разрешил его сомнения Владислав Ардзинба.

— Владислав Григорьевич, может, не стоит? — заикнулся Гембер.

— Еще не всех снайперов выбили! — поддержали его Алик Кчач и Кавказ Атыршба.

— Тормози, Олег! Мы что, не на войне? — был непреклонен Владислав Ардзинба.

Подчиняясь, тот заехал под прикрытие бетонного забора и остановился. Ибрагим, Кавказ, Джон, Алик и Эрдал выскочили из машины и образовали вокруг Владислава Ардзинбы живое кольцо. Гембер, с опаской косясь на верхние этажи высоток, не оставлял попыток отговорить его от рискованной вылазки. В подтверждение слов на верхних этажах соседней высотки раздалась автоматная стрельба, а затем громыхнула граната.

— Владислав Григорьевич, смотрите, что творится! — взмолился Гембер.

— А вы для чего?! — отмахнулся он и протиснулся через пролом в заборе.

Телохранители, кто за ним, а кто через забор, перебрались во двор. Перед ними открылось «кладбище» из танков и бэтээров, на многих виднелись следы недавних боев. Вся территория и ремонтные боксы были заставлены этой, ставшей уже неопасной грудой металла.

— Вот это арсенал! — поразился Джон.

— А в боксе одно новье стоит! — воскликнул Эрдал и махнул рукой на два поблескивающих новой краской бэтээра.

— Будет на чем к Шеве подкатить! — пошутил Джон.

— Гад, успел смыться! — с ожесточением произнес Алик.

— Не мы, так другие кончат, — философски заключил Джон.

— Америкосы не дадут, — возразил Эрдал.

— А мы и спрашивать не будем, — отмахнулся Гембер.

— Ладно, охотники, война еще не закончилась, — положил конец спору Владислав Ардзинба и распорядился: — Едем в Эшеру!

Они возвратились к машинам и, утопая в клубах пыли, по разбитой дороге проехали в село. Война превратила его в руины. Но каким-то чудом среди них сохранился дом, в котором сорок восемь лет назад Владислав Ардзинба произнес слово «мама» и сделал свой первый шаг. Видимо, само Провидение хранило его. За время войны ни один снаряд, ни одна авиабомба не попали в дом.

Хозяйка была на месте. Над крышей пацхи курился сиреневый дымок, по двору бегали куры, а под летним навесом разноцветной гирляндой покачивались вязанки перца. Наперекор войне и лихолетью крестьянская жизнь брала свое. На шум машин из пацхи выглянула еще крепкая для своих лет женщина. Прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца, она разглядывала гостей. Узнав среди них сына, стряхнула с подола зерна кукурузы в таз и поспешила навстречу. Кавказ впервые так близко видел ее — мать великого сына Абхазии — Владислава Ардзинбы. В глаза бросалось сходство — оно проявлялось в быстрых и энергичных движениях, в прямом взгляде открытых глаз, в которых читались природный ум и твердая воля.

Мать шла навстречу сыну и в эти мгновения видела только его. Они встретились и обнялись. Ее крепкие, иссушенные тяжким крестьянским трудом руки нежно гладили по седым вискам, непокорной пряди и запавшим от усталости щекам Владислава Ардзинбу. И он, который, казалось, не знал ни слабости, ни сомнений, стойко переносивший удары жестокой военной судьбы, сохранявший ледяное спокойствие перед лицом смертельной опасности, под ласковыми и трепетными руками матери стал человеком из плоти и крови.

В эти мгновения Владислав Ардзинба был просто любящим сыном. И в этой любви тогда и потом, до смерти матери, он черпал свою силу.

Глава 8

К вечеру 27 сентября Сухум был полностью освобожден от регулярных грузинских армейских частей, боевиков из отрядов «Мхедриони» и украинских националистов. Последними пали железнодорожный вокзал и комплекс зданий бывшего Совмина республики. Объятые пламенем, они, подобно двум гигантским свечам, освещали погружающиеся в вечерний полумрак улицы города. Но ни густые клубы дыма, длинными языками сползавшие вниз к морю, ни спорадические перестрелки, вспыхивавшие то в одном, то в другом месте, со скрывавшимися в развалинах разрозненными группами гвардейцев уже не пугали и не могли остановить сухумчан.

Город, выглядевший еще совсем недавно мертвым, ожил и медленно, как тяжелобольной, приходил в себя. Тысячи полуоглохших и полуослепших за неделю непрерывных артобстрелов и бомбежек горожан спешили выбраться на свет из темных подвалов, погребов и укрытий, чтобы встретить своих освободителей. Для одних эти встречи несли радость, а для других обернулись горечью невосполнимых утрат, но безжалостная война не давала времени на передышку ни тем ни другим. Враг еще был силен и мог нанести ответный удар, поэтому командиры не позволяли ни себе, ни своим подчиненным расслабиться и готовились к новым, как они думали, затяжным боям.