Читать книгу "Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби"

– Ни для какой цели! Это дело решенное. И не старайся, я все равно не соглашусь на это.

– Я не понимаю, почему.

– Ты и не должен понимать, Женя.

В ее поведении было много такого, чего он не понимал. Например, он не мог объяснить ее постоянных переживаний по поводу того, чтобы кто-то не увидел их вместе. Женя также не понимал, кто этот «кто-то» и какое ему дело до них. Все ответы Лейлы были неясными и неубедительными.

И хотя она несколько успокоилась после отъезда Рашида, и у нее больше не было ощущения, что чьи-то глаза неустанно наблюдают за ней, тем не менее, на протяжении нескольких месяцев выбирала для прогулок с Евгением места подальше от глаз студентов-арабов.

Но ее спокойствие и ощущение безопасности рухнули в один нежданный момент. Это случилось через месяц после переезда Лейлы в коммунальную квартиру. Наташа открыла дверь и позвала Лейлу:

– К тебе гость.

Лейла вышла и увидела Рашида, стоящего в дверях с пакетом в руке.

Наконец он увидел ее – удивленную, красивую и такую близкую. На мгновение душу его пронзило жгучее желание простить ее. Но эта вспышка погасла очень быстро.

– Твои родители попросили передать тебе кое-какие вещи. Я обещал твоему отцу, что доставлю их.

– Правда? Это хорошо. Проходи. Я рада, что ты пришел.

Лейла стала угощать Рашида, расспрашивать о делах и о том, как поживают родители. Она говорила и держалась так, словно между ними ничего не произошло. Как бы он желал, чтобы так оно и было! Он даже готов был пожертвовать всем на свете ради того, чтобы это его желание сбылось, и время возвратилось назад. Рашиду хотелось сделать невозможное: чтобы Лейла и Андрей не встретились никогда, и она досталась ему, ему одному.

Он зажег сигарету и выдохнул дым, задумчиво уставившись в одну точку. Лейла забеспокоилась:

– Что-то не так, Рашид?

Он взглянул на нее. Пепел от сигареты упал на его брюки, и он начал стряхивать его, пробормотав:

– Говорят, ты прогуливаешься с каким-то русским парнем…

Лейла заволновалась, но всеми силами попыталась это скрыть:

– Кто говорит?

– Это не важно.

– Нет, важно! – ответила она, понимая, что это действительно не столь важно. Но старалась выиграть время, чтобы подготовить ответы на более важные вопросы.

– Хорошо. Я могу назвать имена тех, кто видел тебя. И что дальше?

– У них только одно занятие – трепать языками.

– Допустим. Но они в самом деле видели тебя.

– А что такого, если я хожу с русскими студентами – друзьями по факультету?

– Говорят, он художник.

Лейла замолчала. Рашид говорил с убийственным спокойствием, и это спокойствие заставляло ее ощущать весь ужас своего положения. Ей следовало повести разговор таким образом, чтобы Рашид не потерял самообладания. Задача казалась невыполнимой, поскольку Лейла хорошо знала Рашида. Знала, как он умен, и понимала, что его поведение зависит не от того, что говорится. Он действовал сообразно тому, о чем догадывался сам. Как же быть? Что ответить?

– Хорошо. Я не буду изворачиваться. У меня и вправду есть друг-художник, с которым я гуляла два-три раза по городу. Но я имею право спросить: почему за мной наблюдают? Почему кто-то обсуждает мои дела и поступки?

Разве я не располагаю личной свободой, как, например, те, которые пересказывают сплетни? У них полная свобода действий, и даже если они предадутся разврату, им никто слова не скажет. Мне невыносимо такое положение.

Пока она говорила, Рашид продолжал задумчиво глядеть перед собой, будто не слыша ее слов. Когда она закончила, он сказал с тем же задумчивым выражением:

– Я не понимаю одного: почему ты выбираешь в любовники русских? Почему не арабов?

Его вопрос вызвал у Лейлы раздражение. Рашид действительно думал о чем-то своем и не слышал ни слова из того, что она говорила.

– Вот видишь, – сказала она разгневанно, – ты даже не слушаешь меня. Мои слова и мое мнение ничего не значат для тебя.

– Я бы хотел услышать ответ на свой вопрос.

– Если бы ты слушал меня, ты бы услышал ответ. Если бы ты однажды задал себе самый главный вопрос, это избавило бы тебя от тяжелых объяснений. Почему ты, прогрессивно мыслящий человек, боровшийся за свободу и справедливость, отнимаешь у меня свободу? Я не понимаю. Пусть я ошибаюсь, но я ошибаюсь в том, что касается меня лично. Я не понимаю, что дает тебе право следить за мной, допрашивать, бить и угрожать мне. Где все те лозунги, которые ты не перестаешь повторять? Слушай, Рашид, я могу не отвечать ни на один твой вопрос, и могу сказать просто и коротко: это моя жизнь, и я поступаю, как хочу. Но, как видишь, я этого не делаю.

– А почему?

– Видимо, ты не ценишь то, что я не делаю этого из уважения к тебе и к нашим отношениям.

Он засмеялся язвительно:

– Не думаю, чтобы дело было в уважении или в нашей дружбе.

– А в чем, по-твоему?

– В страхе! Ты боишься. Боишься не меня и не других, и даже не своего отца. Ты боишься саму себя. Если бы ты действительно верила в то, что говоришь, ты бы никого не боялась. Ты просто сказала бы: «Это моя жизнь, и я поступаю, как хочу». Но ты не уверена, что идешь по правильному пути. Ты не уверена, что свобода означает беспредел. И считай, что это мой ответ на вопрос о свободе: то, о чем ты говоришь, – это не свобода, а переворот. В наше время распущенности бороться за свободу стало делом нелегким, потому что человек борется не против власти или общества, а, в первую очередь, сражается с самим собой, – за чистоту, непорочность, за идеалы, в конце концов! Я понимаю, что это очень трудный выбор. И как бы я хотел, чтобы ты выстояла, но увы…

Из их разговора Рашид убедился, что Лейла грешит во второй раз. А может быть, в третий, или четвертый, или… Один Бог знает, какое место занимает этот человек в списке ее любовников… Рашид не знал, как пережить эту новую боль, когда старая еще не улеглась в его душе.

Он не ожидал, что в этом мире есть хоть что-то, способное отвлечь его от страданий. Но случилось так, что Рашид забыл о Лейле на целых две недели. Неожиданно разорвался занавес, висевший перед глазами, и забрезжил слабый свет, в котором Рашид заприметил призрак жизни. В тот период Ельцин распустил парламент, депутаты объявили о своем несогласии и в знак протеста отказались покинуть здание парламента. Вместе с ними там оставались многие другие люди. Здание было блокировано, вода и электричество отключены, прекращена доставка продуктов, запрещен вход журналистам. В течение двух недель Рашид следил за происходящим так, будто сам находился в блокаде. И будто то железное заграждение, которое московская милиция соорудила вокруг здания, сомкнулось вокруг него самого. Но чем больше сжималась блокада, тем свободнее Рашиду становилось дышать. Он неожиданно убедился, что борьба еще не окончена, и жертва еще не испустила последний дух, и есть надежда…