Читать книгу "И будем живы - Валерий Горбань"

Обстановка накалялась. Истеричные слова, разлетаясь, как искры, попадали прямо в сердца обступивших омоновцев людей.

Может быть, кто-то из них раньше руководствовался популярным в дудаевской Чечне лозунгом: «Не покупай у Саши и Маши — все равно будет наше». Кто-то, опьяненный живущим во многих чеченцах и в последние годы просто взбесившимся чувством собственного превосходства, орал в обреченно согнутые спины своих бывших соседей: «Убирайтесь отсюда, оккупанты!» Кто-то насильничал над беззащитными женщинами. А кое-кто и обагрил свои руки чужой кровью, упиваясь безнаказанностью и торопясь награбить как можно больше, пока не пришла расплата.

Были и другие. Те, кто удерживал родственников и земляков от подлых поступков словами простой человеческой укоризны. Кто прятал у себя знакомых, друзей и соседей во время антирусских погромов. Кто в начале войны вместе со своими семьями целыми подъездами вывозил из города в более безопасные родовые села семьи русских, армян, евреев.

Но было у этих разных людей и нечто общее, что объединяло их, что сделало одинаково восприимчивыми к яростному крику женщины в черном, заставляя каменеть их лица и распаляться сердца. Им было глубоко наплевать на те соображения, что заставили одних политиков превратить их родину в бандитский притон, а других — двинуть на землю Чечни слепую и беспощадную военную махину. Но почти все они пережили ужас бомбежек и артобстрелов, видели, как горит и превращается в прах родной город. Многие потеряли в этой бессмысленной бойне родных и близких. Под неистовые причитания черной чеченки оживали в их душах образы тех, кого унесла эта проклятая война, снова вспыхивала боль утрат, и вновь ядовитым дурманом кружила головы мучительная жажда мести.

С каждой секундой ситуация накалялась все больше. Медлить было нельзя, но и применять силу, ломать установившиеся нормальные отношения с местными не хотелось. Помощь пришла с неожиданной стороны. В последнее время на посту вместе с омоновцами стояли чеченские гаишники. Нормальные мужики. На дружбу не напрашивались, но держались вполне доброжелательно, внимательно присматриваясь к тому, как ведут себя омоновцы. Бойцы платили им тем же: брататься не лезли, но и в дела их гаишные не вмешивались. И местных старались без особой нужды не напрягать. Змей в первый же день после серьезного и очень полезного разговора с Турчаниновым конкретно предупредил:

— За хамство и оскорбительные выходки буду наказывать. Кто не поймет — буду отстранять от службы. Новых врагов плодить ни к чему. Их тут и так хватает.

Вот и созрели плоды человечности, посеянной на пропитанной ожесточением земле. Старший из гаишников, пожилой старшина, подошел к Змею:

— Он неправильно делает, командир. Он машину досматривал. Мадина ему что-то сказала, а он спорить стал. Зачем на женщину внимание обращать?… Да и что с ней спорить? У нее на глазах снаряд в ее дом попал.

— Кого потеряла?

— Своих стариков и детей. Четверо у нее было. А муж перед самой войной умер. Что ей теперь объяснишь… Вы бойцов своих уберите. Мы с ней сами поговорим.

Змей молча прошел сквозь расступившееся кольцо людей. Кент, увидев командира, развернулся к нему:

— Змей, тут…

— А ну-ка отойдем в сторонку… Ты мне скажи: как твоя должность называется?

— Змей, да я…

— Ты у нас не замполит, часом? Политбеседы проводишь? Ну и как успехи? Еще не весь город собрал?

— А что мне — молчать, когда?…

— Я тебе потом все объясню. И чем ты на досмотре заниматься должен, и как на замечания командира реагировать. А пока иди и займись своим прямым делом. Досмотровая группа — приступить к работе! Резерв, вернуться на блок! Водители, пройдите к машинам, сейчас вас пропустят.

Несколько чеченцев, одобрительно покивав головами, пошли к своим «жигулям» и «москвичам». Кое-кто потоптался в нерешительности, но последовал за наиболее благоразумными. Человек пять продолжали стоять на обочине дороги, ожигая взглядами спины направившихся к автомобилям бойцов. Командирская тройка прикрытия, будто невзначай, подвинулась так, чтобы, рискни кто-нибудь напасть на их товарищей, не зацепить своих и рассевшихся по машинам гражданских.

Двое из гаишников направились к оставшимся чеченцам. Обнялись с одним-другим: родичи нашлись, или знакомые. Заговорили, посекундно поглядывая в сторону омоновцев. А пожилой старшина к Мадине подошел. Сказал ей что-то негромко, сочувствующе. Та отозвалась резко, не в силах сразу остановиться. Старшина укоризненно головой покачал. Из машины, возле которой загорелся весь этот сыр-бор, с водительского места выбрался старик, все это время молча сидевший за рулем и безучастно глядевший перед собой. Посмотрел на женщину, и та замерла на полуслове. Захлестнула лицо краем черного вдовьего платка, полезла в машину. Старшина почтительно перед стариком дверцу старенькой «копейки» придержал. Тот кивнул строго, проговорил что-то. «Иншалла», — ответил старшина.

Через несколько минут дорога опустела.

— Кто старик этот? — спросил Змей у старшины.

— Свекор ее. Она у него в доме живет. Раньше у них большая семья была. Брат ее мужа тоже погиб… Теперь только старик остался, она да старшая невестка с детьми.

— Да, воспитает она с невесткой племянников, а старик внуков… Получается: подрастут пацаны, и начнем по новой воевать?

— На все воля Аллаха!.. Может быть, старики не захотят, чтобы война продолжалась. Правда, сейчас их одни женщины да родные дети слушаются. А те, кто воюют, только командирам подчиняются, а то и вообще каждый сам себе эмир. Много еще будет крови. Не надо это было начинать. Моя бы воля, я бы нашего Дудаева и вашего Ельцина на двух концах одной веревки повесил.

— Хорошая идея, — мрачно усмехнулся Змей, — жаль, исполнить трудно. Особенно вторую часть. Одно греет: перед Богом всем ответ держать придется. И надеюсь, что им — в первую очередь. А пока спасибо. Давай и дальше так работать будем.

— Хорошо, командир.

Мадина

Опять я сорвалась. Нельзя так. Не нужно к себе внимание привлекать, пока время не пришло.

И ведь ничего особенного этот кафир не спросил.

Глупость спросил:

— Больше никого в машине нет?

Будто так не видно.

Но не могу я их голоса слышать. Их глаза видеть. Не могу! И удержаться не смогла.

— Некого больше возить, вы всех убили!

Что же он ответил? В голове до сих пор туман. В ушах звенит, перед глазами стеклянные червячки плавают. Старики говорят, это от крови — в глазах.

А… вот что… На черный платок поглядел и сказал:

— Значит, не всех, раз воевать продолжаете.

Герой. Победитель. Пес кровавый. Думал, я о муже своем сказала.

Нет. Муж не воевал с вами. Потому что не успел увидеть то, что мне выпало. Пощадил его Аллах. Забрал раньше. Я бы с ним судьбой поменялась. Свою память, что огнем горит днем и ночью, на его рак с великим счастьем обменяла. Я бы тогда до последней минуты Аллаха благодарила. Всем, кто со мной прощаться пришел, улыбалась бы, добрые слова напоследок говорила.