Читать книгу "Вторая попытка - Станислав Сергеев"

Прогулкой все остались довольны. Чувствовалась какая-то основательность в этом городе, но со своей размеренностью жизни, он сильно отличался от Питера будущего, где мне не раз приходилось бывать. Тут всё было другое.

Если ехать по Невскому проспекту Питера нашего времени, то в череде исторических домов видны свободные места, занятые кафешками или какими-то нестандартными для общего стиля строениями. Это во время блокады Ленинграда немецкие бомбы и снаряды разрушали дома, и после войны их не стали восстанавливать. А тут всё было настоящее, делавшееся по особым проектам, чтоб не нарушать общие правила застройки проспекта, но так, чтоб у каждого строения было свое лицо и какие-то уникальные, но весьма изящные отличия. Этот город еще не прошел через революцию, где всё, что было связано с прошлой жизнью, крушилось и разбивалось; не испытал на себе удары немецкой артиллерии и авиации; не перенес бум типовых застроек поствоенных времен и дикую постсоветскую капиталистическую истерию, отличавшуюся гигантскими роскошными зданиями в стиле хайтек, блистающими стеклом огромных окон и металлом силовых конструкций. Действительно, после глухих казематов и галерей бункеров здесь всё завораживало и вызывало желание еще раз сюда вернуться и пройтись по этим чистым улицам, где каждый камень буквально дышит историей.

Одним словом, мы хорошо провели время, выгуляв заскучавших жен и детей, что избавило нас с Олегом от домашних лесопилок и выноса мозга на пару недель.

Поэтому к началу второй фазы операции по официальному внедрению в мир 1914 года мы были отдохнувшими и полными сил, и даже визит генерал-полковника Ростовцева и постоянные попытки неизвестной установки подключиться к каналу не могли испортить нам настроение.

Глава 14

В маленькой комнатке, в глубине большого, благоустроенного бункера, которую часто использовали в качестве камеры для заключенных и откуда иногда доносились крики и стоны допрашиваемых, на привинченных к полу стульях сидели два человека и вроде как мирно беседовали. Но напряженная обстановка, подбитая бровь и разорванная одежда одного из них говорили, кто из них узник, а кто контролирует обстановку.

Голые бетонные стены, грубая металлическая дверь и скрытая за толстым противоударным стеклом тусклая осветительная лампа дополняли атмосферу безысходности для любого, кто сюда попадал помимо своей воли.

Избитый человек сидел на стуле, положив руки, закованные в наручники, на стол, где они были зафиксированы специальным зажимом, чтоб преступник или просто неугодный хозяину бункера арестант не смог просто так броситься. Если раньше много раз в качестве хозяина положения здесь выступал генерал ФСБ Мартов, то теперь он был в качестве заключенного, а допрашивал его старый друг и начальник, глава ФСБ генерал-полковник Сипягин.

Мартова взяли во время встречи с его контактом в одном из бункеров, принадлежащих клану Терещенко. Оперативники Сипягина сумели запечатлеть, как заместитель главы ФСБ передавал флэшку с секретной информацией одному из доверенных лиц главы клана МВД, и вовремя пресечь этот канал утечки данных. Операция была засекречена, и столь высокопоставленного преступника быстро привезли в бункер главы ФСБ и запрятали в одной из дальних и одиночных камер. Теперь с Мартовым лично хотел поговорить Сипягин и прояснить для себя, почему давний и верный друг его предал.

Они сидели при слабом свете и смотрели друг на друга, хотя, несмотря на положение, Сфинкс был, как всегда, спокоен, и только лицо иногда искажалось от боли в поломанных ребрах.

— Сережа, скажи, почему? Почему предал? Мы ведь столько знакомы, с самого училища. Ты крестил моих детей, ты меня тогда вынес на себе в Сербии. Нас же столько связывает, я же мог положиться только на тебя. Почему, объясни мне!

Последнюю фразу Сипягин выкрикнул, вскочил с места и отвернулся к стене, чтобы бывший друг не видел его слез. Мужских слез обиды и отчаяния, что самый верный друг его предал, и из-за этого рушился весь мир. Но Мартов молчал.

Успокоившись, Сипягин опять повернулся к всё так же спокойно сидящему Мартову и спросил:

— Сергей, ты мне ничего не хочешь сказать?

Но Мартов молчал. В свете тусклой лампы его синяки и круги под глазами выглядели зловеще, и казалось, что лицо генерала превратилось в какую-то фантасмагорическую маску.

— Я понимаю, погибла Алла с твоими детьми. Ты их безумно любил. Поздний брак, желанные дети, но ведь не сломался после этого. Почему же предал?

Глава ФСБ пристально смотрел в глаза своего друга, и когда тот говорил о молодой погибшей жене, которую Мартов любил до потери сознания, у того вроде как потеплели глаза, но в них не было пустоты и отчаяния, и страшная догадка пришла Сипягину на ум:

— Они ведь не погибли, так, Сергей?

Мартов чуть дернул разбитой бровью, и этого было достаточно, чтоб подтвердить предположение главы ФСБ.

— Они у него, правда?

Несмотря на свою репутацию, на многие смертные приговоры и кровь, которая была у него на руках, Сипягин всё еще оставался тем молодым романтиком, который верил в дружбу и в любовь, хотя всю жизнь прятал это от других, и только Мартов знал его по-настоящему. Он так хотел оправдать своего друга, что сам ответил за него:

— Точно, они у него, и тебе пришлось… Но почему ты ничего не сказал мне, я ведь твой друг. Мы всю жизнь прикрывали друг другу спину, и я мог только тебе доверять. Сергей, почему ты ничего мне не сказал? Почему ты меня предал и стал работать на этого упыря Терещенко?

Он не сдержался и фамилию недруга просто крикнул. И тут впервые у Мартова брови полезли наверх, и он, как бы очнувшись, удивленно спросил:

— А при чем тут Терещенко?

Тут уж удивился Сипягин.

— Так ты что, не на Терещенко работаешь?

— Нет, конечно. Я что, идиот? Он так или иначе всех своих агентов поочередно сливает, не заботясь о последствиях. Смысл мне с этим мясником связываться?

Сипягин, поняв, что… точнее, поняв, что он пока ничего не понимает, удивленно сел на привинченный к полу стул, как раз напротив Мартова, и спросил:

— Подожди, теперь я не понял. А на кого ты работаешь?

— А ты что, так и не понял?

— Вот уже час жду от тебя объяснений.

Мартов усмехнулся, оглядел камеру по кругу и спросил:

— Тут ничего не пишется?

Сипягин кивнул головой. Все посты, где могло вестись аудио- и визуальное наблюдение за этой камерой, заняли его люди и отключили всю аппаратуру.

— Уверен.

Мартов устало вздохнул.

— Ты уверен, что хочешь услышать всю правду?

— А ты думаешь, я тут просто так вокруг тебя танцы с бубном устраиваю?

— Игорь, поверь, многия знания…

— …многия печали. Плавали, знаем. Давай говори.

Мартов вздохнул и начал: