Читать книгу "Темные ветры империи - Сергей Куприянов"

— Сам не встречался. Да и ни к чему нам.

— А где обитает, в курсе?

— Лось-то? А как же. Это все знают. — Он махнул рукой примерно в направлении запада. — На воде он живет.

Пока все сходится.

— А точнее?

— Это как добираться желаешь. Если пешком, то держи на Колючую. Гора такая. У нее две макушки, не спутать. Перевалить надо справа от нее. Там, — он показал справа от себя, — лысая горка. С нее Колючую хорошо видать. Перевалишь, там речка. Надо переправиться и идти по течению. За день дойдешь. Там увидишь.

— А если не пешком?

Про себя я заметил, что потрошения у меня как-то не получается. Скорее разговор. Ладно, пока сойдет и так, коли Большак так легко идет на контакт. Я бы сказал, непринужденно. Даже странно, вспоминая как тот же император и иже с ним ни в какую не хотели сдавать этого самого Лося.

— На тарантайке твоей? — Он задумался, почесывая подбородок. Я слышал, как под его ногтем скрипит отросшая щетина. — С того места, где мы тебя взяли? Не знаю, как и объяснить. Вперед надо проехать. Там недалеко. Километра с два, что ли. Ты не помнишь? — спросил он у безымянного мужика.

— Поболее, думаю. Как бы не пять.

— Может. Свернешь направо. Там видно. Болван там стоит.

— Какой «болван»? — изумился я.

— Каменный, с рукой, увидишь. Направо там. Километров пятнадцать…

— Все двадцать будет.

— Пусть. Там монастырь. Монахи, значит, живут. Мыс ними дел не имеем, — вдруг ожесточился говорун. — Но решай сам, я тебе не советчик. Так вот оттуда дорога каменная. Ездить можно. По ней, — он причудливо вывернул ладонью, словно летчик, показывающий полетный маневр, — объедешь болотину, и уже там будет шоссейная. Там у быка сразу налево и как раз к воде выберешься.

— Что за «бык»?

— Каменный, не спутаешь. Один такой. Ну все? Смеркается. Пойдем мы?

— Большак, если кого за собой увижу…

— Нужен ты нам больно. Кошель-то верни. Тебе без надобности, а я привык. Пятый год уж с ним-то.

— Завтра на том же месте заберешь, — пообещал я.

— Тогда ладно. Только ты его на сучок повесь, а то ж мыши погрызут. А то траки подоспеют. Ох… Задал ты нам делов. Как хоть кличут-то?

— Зови Попов.

— Чей? — изумился вихрастый парнишка.

— Не чей, а кто. Идите. Хочу видеть ваши спины.

— Ты уж не стреляй. Дети у нас. Не хорошо в спину-то, не по закону.

— Давай, давай.

С минуту я смотрел, как они встали и, отряхнув колени, тронулись в дорогу.

Вдруг мне в голову вернулась мучившая меня мысль.

— Эй, — окликнул я, — Большак! Погоди.

Тот, возглавивший группу, обернулся и встал, глядя на меня. Остальные тоже остановились.

— Чего еще?

— Поди, спросить хочу.

Он явно колебался. Но потом, видно, снизошел. Видно было, что через «не хочу».

— Догоню, — сказал своим, махнув рукой, и по дуге — не напрямую! — направился ко мне.

Сообразил я только секунды через три. Поначалу — что за маневры? Потом понял. Он не возвращается по собственным следам. Уж не знаю, заскок это такой, вроде приметы или мистического табу, либо же оправданное поведение в лесу, где хищники, хоть те же рыси, могут поджидать на оставленной следовой дорожке. А может, то и другое вместе. Я как-то уже устал разбираться в хитросплетениях здешних верований и мотиваций. Все как-то извращено и вывернуто. Мозги сломаешь. Причем, как я уже упоминал, у одних одно, у других другое, у третьих… Словом, список продолжается.

— Чего хочешь еще, Попов?

— Просто интересно. На кой вам галстуки?

— Какие галстуки? — изумился он вполне искренне. Вот тебе и на! А я ему поверил. Ох, прокурор, доведет тебя до беды собственная доверчивость. Кто-то, помнится, говорил, что разбирается в людях? Так вот, забудь. До того самого момента, когда, если доживешь, напишешь рапорт об отставке.

— Вот такие, — показал я левой рукой на висевшую на его шее замасленную тряпку. В правой я продолжал держать пистолет. Правда, уже дулом вниз.

Он отступил на полшага и бережно дотронулся ладонью до своего атрибута. Как будто даже погладил. Или показалось?

— Фу на тебя! — в сердцах проговорил он. — Скажешь такое, а мне думать, голову ломать. Это ж знак!

— Знак?!

— Ну!

Мы друг друга категорически не понимали. Ну знак, и что?

— Знак чего? — не отступил я.

— Интеллигенции! — поднял он вверх узловатый палец. Артрит у него, наверное.

— В смысле?

— Праведники. Понял? Чистые люди.

— Я так и подумал. Извини, что задержал. Прощай.

— Как знать, — ответил он и уже совсем по другой дуге отправился догонять своих товарищей.

Глядя ему в спину, я размышлял по поводу того, а не стоит ли мне взять на вооружение их маневр. Люди лесные, опытные, напрасно шагу не ступят. Интеллигенции! Помнится, один из наших деятелей обозвал таких чем-то вроде «говна нации». А, в сущности, чем галстук хуже нательного крестика?

Так, всё, закрыли тему. Надо решать, что делать дальше.

Сумерки уже наступили. Всю ночь пробиваться к машине мне не улыбалось. Смысл? Чтобы уставшим, не выспавшимся и исцарапанным отправляться в дорогу? И хорошо, если вообще живым. Уж не знаю, какие тут водятся звери, но, догоняя интеллигентов, — а ведь я угадал! — видел на некоторых грибах вполне такие солидные следы от зубов. Это тебе не мыши или зайцы с хомячками. И, больше того, мне показалось, что кора с некоторых деревьев содрана отнюдь не женскими ноготками. Да и не думаю, что у дам самоназванных Медведей есть такая привычка. Другими словами, мне нужно находить себе ночлег.

Когда спина Большака перестала мелькать за деревьями, я практически повторил его маневр, обойдя удаляющуюся группу по дуге. Если не сказать, оббежав. Близко не приближался. Минут пятнадцать прошло, а они все шли тем же курсом, лишь слегка отклонившись к северу, обходя густой ельник. Поразмыслив с минуту, я решил, что они все же не замышляют дурного против меня. И двинулся в направлении горы, которую говорун обозначил как «лысая».

На самом деле это оказался глиняный холм. Из белой такой глины. Уже почти в темноте, обследуя окрестности своего будущего ночлега, я понял, что эта «гора», по крайней мере, с двух сторон — если все стороны считать за четыре, — окружена болотом. В моем положении это не самое плохое.

Прикинув нос к обстоятельствам, я решил не разводить костра, ограничившись выбором ночлега с таким расчетом, чтобы не подвергнуться внезапному нападению. Людей, животных — все едино. Порой мне даже кажется, что животные менее грешны и агрессивны, чем мои соплеменники. Во всяком случае, им не нужны дорогие костюмы и безумной цены украшения, за что — так или иначе — в размен идут человеческие жизни или, по меньшей мере, судьбы. Навидался я этого. Грязь, жадность, похоть. Хуже всего, что мои же друзья-приятели пытаются использовать меня в своих играх. Поэтому с такой готовностью езжу в командировки. Если не сказать, что бегу. Удираю, если угодно. Конечно, я об этом никому не говорю, не признаюсь, но, похоже, мое начальство об этом догадывается. Во всяком случае, эксплуатирует меня в этом смысле в хвост и в гриву. Но при этом я сохраняю отношения со своими — как и кого поименовать? — друзьями? приятелями? знакомыми? — нормальные отношения, практически всегда далекими от моих служебных обязанностей и возможностей. Кто только моими возможностями не пытался пользоваться! То еще испытание. Нет, на выезде все проще. И кто посмеет бросить в меня камень? Не зря в законе прописана норма, что прокурор (судья, следователь etc) не может заниматься делом человека, близкого ему по тем или иным признакам. От родственных до дружественных.