Читать книгу "Серенький волчок - Сергей Юрьевич Кузнецов"

– Подойди ближе, - сказала Вика. Мужчина послушался, и она возложила худые венозные руки на стриженый затылок. Минуту они стояли молча, а Лиза внезапно почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы: вот ведь, всю жизнь презирала этих людей, считала их быдлом, вспоминала, как Николаю Михайловичу позвоночник сломали, а сейчас вижу, что такие же, как все мы, точно такие же. Всю жизнь - для других, для мамы, для жены, для детей. Делаешь какую-то ненужную, неинтересную работу, притворяешься, что защищаешь от других бандитов или что страхуешь имущество, а знаешь ведь - занимаешься рэкетом, воруешь деньги из бюджета, и вот утешаешь себя, что если не ты, другие будут делать то же самое.

– Великая Мать понимает тебя, - сказала наконец Вика. - Она не отпустит тебе грехов, потому что для нее нет греха. Жизнь и смерть всегда вместе, ты - хороший человек, работаешь для семьи, делаешь, что умеешь, где тут грех? А как домой возвращаешься - иди в душ, пусть вода с тебя все смоет, стой и молись Великой Матери, чтобы она дала тебе очиститься перед тем, как пойдешь к своим детям и жене.

Вот так же, наверно, и те люди, что избили Николая Михайловича, стояли под душем, смывали кровь и сукровицу, молились неизвестным богам, умоляли их простить, потому что это их работа, а Питкунов поступил не по понятиям, украл деньги, хотел убежать, вот сука, а у них жены, дети и подруги, кокаин и водка, бани и бляди, джипы и собачьи бои, надо же как-то жить, отдыхать хотя бы иногда, одеваться прилично, заходить после работы в "Ностальжи", по выходным завтракать в "Венской кондитерской", засыпать на ортопедическом итальянском матрасе, потому что и так весь день за компьютером, спина устает, не девочка уже, почти сорок.

– А как молиться?

– Молись сердцем, - ответила Вика, - а слова говори любые. Хочешь - читай "Богородица, дево, радуйся", все равно ведь в церковь ходишь.

– Спасибо, - сказал мужчина и отошел, а Вика указала на Машу. Та покачала головой, а Света сказала:

– Я подругу привела, ты выслушай ее.

Лиза вышла вперед.

– Мне нужно найти одну вещь, - сказала она. - Деньги. Много денег. Вероятно, в какой-то сумке или как-то еще спрятанные. Вот фотография того, кто их спрятал. - И она вынула из сумочки Сережино фото, вырезанное с какого-то группового снимка, сделанного как-то в пятницу.

Не сводя глаз с Лизы, Вика взяла фотографию.

– Я вижу что-то странное, - сказала Вика. - Будто полоски такие, будто весь мир нарезан полосами, и они скользят. Тебе очень страшно, больно и стыдно. И сквозь эти полосы я вижу маленького ребенка.

– Это нерожденный ребенок, - тихо сказала Лиза. - Я делала аборт много лет назад, это так себя чувствуешь под наркозом, будто все полосами… и у меня больше не может быть детей.

– Это еще не рожденный ребенок, - сказала Вика. - Но он живой и когда ему придет срок, он родится. Осталось уже недолго, месяцев шесть, полгода.

– Этого не может быть, - сказала Лиза, судорожно считая, когда были последние месячные, неужели, нет, не может быть, неужели в конце апреля?

– Ребенок родится, и все будет хорошо, - говорила Вика. - Не волнуйся о деньгах, не ищи их. Великая Мать дала тебе ребенка, она даст тебе и деньги. А теперь иди.

Лиза забрала фотографию и на негнущихся ногах отошла.

– Ты хочешь мне что-то сказать, Света? - спросила Вика.

– Благодарю тебя, - ответила Светлана. - Благодарю тебя и Великую Мать и прошу твоего благословения.

Она опустилась на колени, а следом за ней Маша, Лиза и мужчина в спортивном костюме. Вика простерла над ними черные крылья балахона и торжественно произнесла:

– Великая Мать любит вас. А теперь идите.

– По-моему, это все-таки надувательство, - шепотом сказала Маша, когда они с Лизой вышли во двор. - У тебя же нет никакого ребенка, правда?

– Анализ сдам, тогда узнаю, - ответила Лиза. - Вроде не должно быть, но мало ли что…

Она уже была уверена, что Вика не соврала: в Лизином животе лежал, свернувшись калачиком, маленький мальчик, она уже знала, что мальчик, потому что видела его во сне последние месяцы и просто не хотела верить, думала, цикл снова сбился, а тошнота по утрам - так это от нервов. Теперь придется уволиться, даже не удастся ничего отработать, надо будет продать квартиру, чтобы деньги - для Гены и на роды. Надо будет переехать к маме, вот и хорошо, что есть вторая комната, какая мама все-таки предусмотрительная, вот все и наладится. Она говорила это себе, но другой голос кричал, по-детски взвизгивая, заглушая доводы рассудка: нет, нет, нет, я не хочу продавать квартиру, я не хочу к маме, она убьет меня, я ее ненавижу, я не буду с ней жить никогда. Но что бы Лиза ни говорила себе, она уже знала одно: аборт она делать не будет. Если это в самом деле ребенок, она его оставит.

Когда они садились в машину, их догнал мужчина в спортивном костюме.

– Простите, - сказал он Лизе. - Я вот хотел сказать. Я могу с ним поговорить, ну, нормально поговорить, чтобы он понял, этот, который деньги не отдает.

– Не надо, - сказала Лиза.

– Нет, я себе ничего не возьму, я же просто помочь хочу, по-человечески, просто по-христиански.

Вот так оно и бывает, подумала Лиза. Ведь он, наверное, тоже, пока не услышал меня, думал, что я лохушка богатая, чья-то дочка, или просто сучка, тяну с мужиков бабло, знай себе только подмахиваю, тоже презирал наверное.

– Спасибо, - сказала она. - Я все понимаю, спасибо, но с ним уже не поговоришь. Он умер.

26

Только сейчас, вновь оказавшись в Москве, Маша осознала, что все эти годы не могла простить маме тех телефонных звонков. Пока ее новые друзья гадали, что ждет их завтра, она опять сходила в Пушкинский, в Третьяковку, выбралась даже в Оружейную палату, но быстро заскучала. Галереи современного искусства летом не работали: на всякий случай Маша купила в рекомендованном Денисом "магазине интеллектуальной книги" "Гиллея" несколько номеров "Художественного журнала". Почитала, и еще раз убедилась, что ничего не понимает в современном искусстве, да, честно говоря, не очень хочет. Она давно научилась не оглядываться ни на маму, ни на художественных критиков, сама решая, что вызывает восторг, а что - оставляет равнодушным. Вспоминая ту давнюю поездку, Маша вдруг поняла, что злость на маму прошла. Она уже выросла, детские обиды остались где-то далеко. Теперь, когда ничто не заставляло ее звонить маме, Маша легко взяла трубку и набрала израильский номер.

Они на удивление хорошо поговорили. Маша рассказала про московскую жизнь, упомянула про музеи, и мама не стала задавать лишних вопросов, спросила только про кризис. Теперь они созванивались раз в два-три дня и Машу даже немного мучила совесть по поводу огромного счета, который Гена должен будет оплатить. Иван успокаивал, мол, на фоне того, что творится, это несерьезные потери. Странно, удивлялась Маша, мне никогда не удавалось поговорить с мамой хорошо с глазу на глаз, а вот беседы по телефону получаются какие-то совсем особенные. Словно они не мама и дочка, а просто два взрослых человека, давно уже знающие и любящие друг друга.