Читать книгу "Серенький волчок - Сергей Юрьевич Кузнецов"

– Давай все-таки попробуем разобраться, - сказал Горский. - Ты сказала "ревность, любовь, деньги". Мы уже об этом говорили, но сейчас важно другое: убийца знал, что в этот день у Волкова дома будет шестьдесят тысяч. Он пришел к нему в гости, убил и ограбил. И по крайней мере странно предполагать, что это мог быть посторонний человек, а не кто-то из сотрудников этого "Нашего дома"… дурацкое, кстати, название.

– А откуда пистолет?

– Смешной вопрос, - ответил Горский. - Еще когда я жил в Москве, пистолет достать было проще простого. Сейчас, небось, ими должны в ларьке у метро торговать. И, кстати, это может быть не "он", а "она": скажем, Таня, или Света, или Лиза. Лиза, кстати, точно знала, что Сережа получил деньги. Ты держи с ней ухо востро, мало ли что…

25

Субботним утром Лизе нездоровилось: подташнивало, словно перед экзаменом, морщинки казались заметнее, за ночь отекли руки, и теперь палец вздувался пузырем вокруг единственного кольца. Она подняла руку и потрясла, чтобы отлила кровь. Вот так, подумала Лиза, и приходит старость. Через два года - сорок лет, а до сих пор у нее никого нет, кроме мамы. Институтские подруги повыходили замуж и нарожали детей, а она всего-то и наработала две квартиры в центре, одну из которых скоро продавать.

Детский сад, где практиковала Вика, находился где-то на шоссе Энтузиастов. Мягко подмяукивал Илья Лагутенко, Света сидела на переднем сиденье, то и дело заглядывала в карту и говорила, куда ехать. Из нее бы получился хороший руководитель, думала Лиза, с ее-то напором. Если бы не кризис, через пару лет сделала бы хорошую карьеру. Конечно, пришлось бы отказаться от вечного маскарада, пристрастия к черному цвету и пентаграммы на шее. Надо ей, кстати, сказать: все эти игры хороши для богемы, для артистов-художников, а мы все-таки занимаемся нормальным бизнесом, страхуем имущество и жизни, мол, твой готический карнавал здесь довольно неуместен. К тому же у нас работают и православные люди, им, должно быть, неприятно, надо же уважать их взгляды. Сама Лиза считала, что не верит ни в Бога, ни в черта, но почему-то сегодня волновалась. В самом деле, Бог Богом, а ведьмы-то вполне могут существовать на самом деле.

– А я не стала менять имя. Знаешь почему? - объясняла тем временем Света, перегнувшись через спинку сиденья к Маше. - Потому что Светлана - реальное люциферианское имя.

– Что? - удивилась Маша.

– Люцифер означает "светоносный", а я - Светлана, понимаешь? Это все неправда, что так называемые темные силы - темные. На самом деле они - светлые. А еще в детстве я любила балладу про то, как девушке снится, будто ее возлюбленный умер и она попадает типа на черную мессу, где их должны повенчать. В последний момент, когда ее уже утаскивают в гроб, она просыпается - и тут как раз появляется жених, тот, из сна, но живой и здоровый. Типа хэппи-энд. И мне еще с детства казалось: в этой истории что-то не так, а недавно я поняла. Это же история о родстве тьмы и света, сна и яви, дня и ночи, понимаешь? Эта девушка, она в себе - в своем теле и в своем сознании - объединила их воедино, повенчала. И как бы счастливо она ни жила со своим милым, по ночам ей вечно будет сниться, как они лежат обнявшись в гробу. Такая притча о женской природе: отдаваясь наяву христианизированным мужским силам, в глубине себя, во сне, в сокровенной сердцевине женщина все равно принадлежит изначальному языческому миру.

– Наверное, - согласилась Маша, которая вдруг вспомнила, что Марик мог часами гнать про сокровенную сердцевину и изначальный мир. Только сейчас она обратила внимание, что последнюю неделю совсем не вспоминала о Марике - нормально, конечно, расстались-то уже полгода как.

– А к чему это я рассказывала? - спросила Света. - Ах да, просто героиню баллады тоже звали Светлана.

Вика оказалась рыжеволосой высокой женщиной, одетой в просторный балахон. На шее у нее висела такая же серебряная цепочка со звездой в круге, как у Светы. Групповые занятия Вика проводила в большом зале детского сада - опускала занавеси, возжигала свечи и мелом рисовала на полу магический круг. В начале девяностых ее школа располагалась в самом центре, но потом оттуда попросили, отдав помещение под воскресный православный лицей. Вика не понимала, как лицей может быть воскресным, но, так или иначе, новое место пришлось долго искать, с этим садом удалось договориться только потому, что директриса оказалась человеком с пониманием, поклонницей "Dead Can Dance", Стивена Кинга и Энн Райс. И все равно после каждого занятия приходилось старательно отмывать пол - узнай родители про воскресные упражнения, всем бы не поздоровилось. Церковь у нас хоть и отделена от государства, говорила Вике директриса, но попы наглеют. Нашей сестре нелегко приходится, еще немного - и инквизицию введут.

После занятий Вика переходила в отдельную комнату, где принимала посетителей. Входило сразу несколько человек: вероятно, колдунья считала, если слышать, как говорят остальные, будет легче разговориться. Вошли вчетвером: Лиза, Маша, Света и крупный коротко стриженный мужчина в спортивном костюме. Маша смотрела на него с замиранием сердца - именно про таких и любили рассказывать съездившие в Россию израильтяне. До сегодняшнего дня на подобных персонажей Маше не везло: в Москве ее все больше окружали хорошо одетые, приятно пахнущие люди, повышавшие голос только для того, чтобы заплакать или пожаловаться на жизнь, а не чтобы разводить на лавэ и требовать ответа за базар. Выражения эти Маша знала из анекдотов, регулярно появлявшихся в русскоязычных израильских газетах.

Лиза, в отличие от Маши, неоднократно встречалась с такими спортсменами - и если контактов на улице или в ресторане еще можно было избежать, по бизнесу общаться приходилось. Последние годы таких становилось все меньше, да и прежде Гена избавлял ее от непосредственных переговоров с теми, кто крышевал, наезжал или разводил. Сейчас она без особого интереса смотрела на мужчину, который вошел вместе с ними в комнату, разве что мельком подумала: "А у этого - какие могут быть проблемы?"

Начал быковатый мужчина - Лиза не отследила, как это произошло: не то считал, что бабы могут подождать, не то Вика велела ему говорить. Запинаясь, он заговорил, переводя взгляд со строгого Викиного лица то на лежащий на столе череп, то на горящие свечи. С трудом подбирая слова, он рассказывал, что у него семья, двое детей, надо кормить, но ведь понятно, какая работа, бывало, домой возвращаешься, сам не знаешь, как с детьми вечером будешь играть, а ведь все ради них, не просто так, ему-то самому много не надо, но ведь жена, дети, и он на большие деньги не зарится, вот пацаны звали долги выколачивать, но это уже совсем, понимаете, ну, я отказался, не смог. К батюшке на исповедь ходил, на храм жертвовал, батюшка велел молиться, я, конечно, молился, как в церковь там приду, ну и вообще, но никак не отпускает все равно, потому что работа иногда такая, что хоть домой не приходи, хотя я себе и говорю, что если не я, то кто-нибудь другой бы делал, без разницы, но все равно. Маша слушала, затаив дыхание - половина слов неясна, общий смысл вполне улавливается. Настоящий бандит, с восхищением думала Маша, расскажу - не поверят, запомнить бы какое-нибудь выражение. Интересно, "по понятиям" - это то же самое, что "по совести"?