Читать книгу "Богиня роз - Филис Кристина Каст"

- Могу я задать тебе еще один вопрос? - сказала наконец Микки.

- Можешь, - Он смотрел на нее открыто, с интересом.

- Когда я спросила тебя, можешь ли ты научить меня добывать вещи из воздуха, ты ответил, что не можешь, потому что для этого нужно быть потомком одного из титанов. Но тогда кто твои родители?

Он очень долго не отвечал, взвешивая, стоит ли рассказывать ей свою историю или просто промолчать и остаться для нее загадкой - загадкой, которую ей в конце концов надоест разгадывать.

Эта мысль вызывала в нем сокрушающее чувство одиночества.

Когда он все же заговорил, его мощный голос звучал приглушенно и он не мог смотреть на нее. Он уставился в темноту ночи.

- Моим отцом был титан Кронос. Однажды он посетил древний остров Крит и был сражен красотой этого кусочка земли посреди моря. Там он увидел белокурую Пасифаю и сразу влюбился в нее. Но Пасифая не была бездумной девицей. Она отлично знала, что смертные, ставшие возлюбленными богов, кончают трагически, и потому отказала титану. Кроноса не убедил ее отказ; он наблюдал и ждал. Когда же Минос, царь Крита, сделал Пасифаю своей невестой, мой отец увидел тут возможность для себя. В их первую брачную ночь мой отец одурманил царя и принял его облик, похитив таким образом девственность невесты. И Минос, и Пасифая были одурачены. Но жена Кроноса Рея не поддалась обману. Она заподозрила его в измене. Кронос отрицал, что любит Пасифаю. И на самом деле он не лгал. Стоило ему утолить страсть к этой смертной женщине, как он сразу остыл. Но Рею это не удовлетворило. Она наблюдала за Пасифаей и увидела, что новобрачная беременна. В порыве ревности и гнева Рея прокляла ребенка Пасифаи. Ребенок, если он действительно был сыном титана, должен был из-за ее проклятия родиться не человеком или богом, а неким мерзким существом, не похожим ни на кого во всем Древнем мире. Вот так я и появился на свет.

- Так ты тот самый, на ком основан миф о Минотавре!

- Да, именно так назвал меня Минос. Он ненавидел меня с самого момента моего рождения.

- А твоя мать?

- Пасифая была добрее, чем ее муж. Она даже тайком навещала меня, и я помню, что, когда был совсем юным, она иногда пела для меня перед сном.

Страж замолчал, пытаясь справиться с чувствами.

- Твоя мать любила тебя.

Он вздрогнул и отшатнулся, как будто слова Микки причинили ему физическую боль.

- Мне нравится думать, что она пыталась меня любить. Она назвала меня Астерием, не желая называть тем именем, которое дал Минос, но даже ее доброта не помогала забыть, что я чудовище. А она по моему виду поняла, что Кронос каким-то образом проник в ее постель, и сама эта мысль была ей отвратительна. Мой облик служил постоянным напоминанием, что титан обманул ее и завладел ее телом. Поэтому она убедила Миноса построить огромный лабиринт, утверждая, что в центре такого лабиринта он мог бы спрятать все сокровища Крита, а я стал бы их охранять. Вот в этом лабиринте на Крите я и жил, вдали от материнских глаз и от всех тех, кто мог бы ради забавы поохотиться на меня. И там бы я и оставался по сей день, если бы не Геката.

- Боже мой! О тебе сложено столько разных историй! Говорят, что тебе приносили в жертву юных девушек и мальчиков.

Увидев выражение лица жрицы, Страж похолодел и покрылся потом одновременно.

- Я не всегда был таким, как сейчас. До того как откликнулся на призыв Гекаты, я был именно таким, каким должен быть по проклятию Реи, то есть мерзким чудовищем и душой, и телом. Когда же я дал клятву богине, она сняла проклятие Реи и даровала мне сердце и душу человека… но даже эта великая богиня не в силах изменить мой внешний вид.

Его руки лежали на столе рядом с развернутой картой. Эмпуза потянулась к нему и накрыла их ладонями.

- Я не вижу никакого уродства, когда смотрю на тебя, - сказала Микки.

- Может быть, тебе нужно заглянуть поглубже. Во мне до сих пор живет зверь.

- Я бы предпочла верить в человека, если позволишь, Астерий.

- Человек…

Это слово прозвучало едва слышно. Страж перевел взгляд с рук Микки на ее лицо.

- Человек слышит тебя, Микадо, даже если ему кажется, что твой голос доносится до него из снов.

- Может, так оно и есть. - Микки мягко улыбнулась. - Нам с тобой прежде снились кое-какие сны… Он взял ее руку, повернул ладонью вверх, и его большой палец осторожно скользнул вдоль линии жизни, тянувшейся до запястья. А потом движением более легким, чем прикосновение крыльев бабочки, очертил круг возле чувствительной точки на ее руке.

- Я ощущаю биение твоего сердца, - пробормотал он.

- А ты заметил, что оно забилось быстрее?

Страж посмотрел ей прямо в глаза.

- Чувствую.

Ее лицо было так близко, что он ощущал теплое дыхание. Глаза жрицы затуманились, губы приоткрылись. Ему так хотелось изведать их вкус! Ему хотелось погрузиться в нее, затеряться в ее нежности. С низким рычанием он наклонил голову и прижался губами к тому месту, которого только что касался большим пальцем. Он ощущал, как пульсирует ее кровь, он ощущал легкий солоноватый вкус ее кожи… Она содрогнулась от его прикосновения, и его губы продвинулись выше, к внутреннему изгибу ее локтя. А потом он поднял голову. Жрица тяжело дышала, глядя на него огромными глазами. И прежде чем рассудок и здравый смысл успели его остановить, Страж наклонился и поцеловал ее. Она прерывисто вздохнула, и этот звук отозвался в его душе… и он поцеловал ее еще крепче.

Все его тело пронзила боль. Его кровь превратилась в огненную лаву, она обжигала его бешеным желанием. На мгновение он так забылся, что его когти сами собой выскочили из-под кожи, и он с рычанием оскалил зубы, готовый отразить нападение врага, подкравшегося к нему. И тут он вдруг понял… Чары Гекаты!

Эмпуза не любила его; а значит, страсть к ней была недозволительна.

Он посмотрел на нее полными страдания глазами. Микадо выглядела бледной и потрясенной и откинулась на спинку кресла, стараясь оказаться как можно дальше от него.

Он резко вскочил, опрокинув кресло. Маленький стол угрожающе покачнулся,

- Это было весьма неумно. Мне не следовало находиться здесь, с тобой.

- Почему? Что случилось? Ты выглядишь так, словно тебе ужасно больно!

Она неуверенно протянула к нему руку, но он отшатнулся, не в силах выдержать ее доброту.

- Ты не должна прикасаться ко мне!

- Ладно… - Она опустила дрожащую руку. - Я не буду тебя трогать. Просто сядь и объясни мне, что происходит.

- Нет. - Он отступил еще на шаг. - Я должен был выполнить твой приказ и начертить карту, потом принести ее тебе. Теперь я вернусь в свою берлогу.

- Я не приказывала тебе делать эту карту, - сказала Микки, бесконечно смущенная внезапной переменой, происшедшей в нем. - Я попросила тебя, так же как попросила поужинать со мной. И ты не сделал ничего дурного… мы не сделали ничего дурного.