Читать книгу "Имя мне - Смерть - Элизабет Холлоуэй"

на часы на стене и пожимает плечами.

Она приходит в школу на час раньше нас. Я бы не стала так рано вставать, чтобы быть вице-президентом студенческого совета и участвовать в команде дебатов, но Хейли не возражает. Ей это нравится.

— Ты физически видела его в постели? — говорю я с ноткой паники в голосе.

— Ну, нет, — говорит она, и мой желудок сжимается. Что, если я его пропустила? Что, если Кайл покончил с собой, а у меня не было шанса переубедить парня? — Но я слышала его. Парень храпит, как свинья. Особенно когда пьян. — Она вытаскивает учебник истории из сумки, снимает матерчатую обложку и кладет ее на стол вместе с остальными голыми учебниками. — Не волнуйся, Либби. У него сегодня экзамен по химии. Он обязательно придет.

Как по команде, дверь распахивается, и Кайл спотыкается о порог. Материал внутри его метки, кажется, чернее, чем когда-либо, когда его налитые кровью глаза сканируют класс. Его взгляд на мгновение останавливается на мне, но он не замечает ни меня, ни Хейли. Он с трудом добирается до стола Мистера Уинклера, кладет на него свою запоздалую записку и проскальзывает на свое место в передней части класса.

Поскольку мы уже сдали выпускной экзамен по истории, Мистер Уинклер проводит свой последний урок в этом году, радуя нас каждой деталью своей поездки в Рим прошлым летом. Когда он начинает говорить — или лучше сказать распылять — о фонтанах, я бросаю взгляд на Кайла. Я ожидаю, что он засмеется или пошутит о разбрызгивателях, но ничего из этого не происходит. Парень положил голову на стол, используя сгиб локтя в качестве подушки, его спина ритмично поднимается и опускается.

Раздается звонок, и я бросаюсь к его парте. Он медленно садится, вытирая рукавом слюну с нижней губы. Хейли выходит из-за нас и встает перед Кайлом.

— Как хорошо, что ты присоединился к нам, соня, — говорит она. — Поздно пришел?

— Заткнись, Хейли. — Он закатывает глаза и поднимает сумку с пола.

— Удачи, Либс. — Хейли похлопывает меня по плечу, прежде чем уйти. — Увидимся за обедом.

— Привет, Кайл, — говорю я. — Мы можем поговорить?

Он бормочет что-то, чего не могу понять, но, вероятно, было слово «нет», потому что он встает и толкает меня.

— Подожди! — Я выбегаю за дверь вслед за ним. — Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Кайл засовывает руки в карманы и идет по коридору.

— Это важно.

Он ускоряет шаг и присоединяется к непрерывному потоку студентов в коридоре.

— Насчет Аарона.

Он замирает. Девушка, идущая за ним, быстро отскакивает в сторону и едва не врезается ему в спину.

— Господи! Смотри по сторонам, — говорит она, но Кайл не обращает на нее внимания. Он медленно поворачивается и смотрит на меня, его карие глаза холоднее, чем когда-либо были голубые ледяные глаза Аарона.

— О, так ты наконец-то готова рассказать мне об Аароне, да?

— Это не то, что ты думаешь, Кайл, — кричу я, пробираясь по коридору ему навстречу. — Он не мой парень.

— О-о-о… он не ее парень, — говорит какой-то парнишка с глупым красным ирокезом, проходя мимо нас.

— Не лезь не в свое дело, придурок! — Я кричу ему вслед, и он поднимает средний палец над плечом. Отлично.

Это не сработает. Я не могу говорить с Кайлом здесь. Я хватаю его за руку и выдергиваю с середины дорожки. Он позволяет мне проводить его по коридору к шкафу уборщика. Дверь легко закрывается за нами, блокируя от подслушивающих людей и шумного коридора.

Запах жестких моющих средств, смешанных с плесенью, ударяет в нос. Мой разум мгновенно переключается на астму и местоположение ингалятора. Потом вспоминаю, что выбросила ингалятор. У меня больше нет астмы.

Кайл изучает меня, скрестив руки на груди. Он нетерпеливо постукивает палочками по плечу. В тусклом верхнем свете его кожа кажется желтой, болезненной. За исключением метки. Она чернее всего, что я когда-либо видела, кроме самой черноты. Я вздрагиваю и отбрасываю эту мысль из головы.

— Значит, — говорит он. — Ты хотела поговорить? Давай.

— Хейли говорит, что в эти выходные ты все время ходил на вечеринки, — говорю я.

— Вот как? И что?

— Это на тебя не похоже.

— Откуда тебе знать? — Он прислоняется к металлической полке, на которой стоят бутылки с чистящими средствами. — Может быть, это и есть настоящий я.

— Серьезно? В пятом классе ты не пил виноградный сок, потому что думал, что он тебя опьянит.

— Это был пятый класс. — Он хмуро смотрит в пол. — Я уже не ребенок, если не заметила.

— Да, но Хейли также рассказала, что думает, будто знает, почему ты так много веселишься, — говорю я, и его глаза поднимаются и встречаются с моими. Его щеки краснеют. — Но ты все неправильно понял, Кайл. Я не встречаюсь с Аароном.

— Ах вот как? Тогда почему ты покраснела, как помидор, когда я спросил тебя о нем? — Ил внутри метки Кайла пузырится и бурлит. — И почему ты все время меня игнорируешь или забываешь обо мне? А что насчет письма? Макс сказал, что ты получила любовное письмо. Он сказал, что ты оставила его одного дома ради свидания с этим парнем. Потом сказал, что ты вернулась, но снова ушла, и больше ты не появлялась. Ночь. Всю ночь!

— Понимаю. — Я качаю головой. Не знала, что Макс был в курсе того, что я уезжала дважды той ночью. — Это все стечение обстоятельств. Только это было не любовное письмо, Кайл. И я ничего этого не делала, потому что не встречаюсь с Аароном. Я не могу с ним встречаться. Это невозможно.

— Но ты же хочешь, не так ли? Ты хочешь с ним встречаться. — Его голос резок, но под ним я слышу надломленный голос мальчика, которого рисовала несколько месяцев назад. — Может, я пытаюсь забыть тебя. Может, я пытаюсь сделать тебя счастливой, не вмешиваясь в твою жизнь.

Его глаза изучают мое лицо, прося сказать ему, что он ошибается насчет моего желания встречаться с Аароном. Умоляя сказать, что вместо этого, я хочу встречаться с ним. Было бы так легко сказать ему то, что он хочет услышать. Но я не могу. Он мой друг, и я больше не могу ему лгать.

— Прости, Кайл, — говорю я. — Это…

Черная жидкость пульсирует внутри лица Кайла, и я слышу тихий хлопок, похожий на статические помехи. Тонкие, как карандаш, трещины тянутся от концов в его душе, как разбитая яичная скорлупа, и края метки раздвигаются, обнажая еще два дюйма черной, пузырящейся грязи.

Я делаю только хуже. Дерьмо.