Читать книгу "Мускат утешения - Патрик О'Брайан"

А когда они ушли, Джек, обернувшись к Пуллингсу, продолжил тем же озабоченным тоном:

— Конечно, нам придётся не менее часа выкачивать воду, что очень тяжко в такую жару. Но, по крайней мере, это прочистит трюм. Это как подойник ополоснуть.

Это слышали все на квартердеке, кроме медиков — те медленно карабкались по вантам бизань–мачты, слишком сосредоточенные на своем опасном занятии, чтобы заметить сатирические выпады. Уединение — редчайшее из удобств на корабле. У каждого имелась своя каюта, но она подходила только для чтения в одиночку, работы пером, размышлений или сна, ибо по размерам напоминала (с сохранением всех пропорций) откормочную клетку на одну птицу. Хотя в распоряжении Стивена имелся простор кормовой каюты, столовой и спальни (абсолютно резонно — корабль принадлежал ему), эти места не подходили для длительного, подробного и даже страстного обсуждения птиц, зверей и цветов — каюты в той же степени принадлежали капитану. Не подходила и кают–компания со множеством других обитателей. И та, и та вполне пригодны для периодических выставок шкур, костей, птиц, образцов растений. Их длинные столы будто созданы для подобного. Но в предыдущих плаваниях они обнаружили, что единственное место, подходящее для длительного, комфортного, ничем не прерываемого общения — крюйс–марс, вполне просторная платформа вокруг топа мачты и шпора стеньги. Возвышающийся где–то на сорок футов над палубой, прикрытый со стороны бортов стень–вантами и их юферсами, а с кормы — натянутой на леере парусиной, спереди крюйс–марс был открыт, обеспечивая прекрасный вид на весь океанский простор, не закрываемый гротом и грот–марселем (если не поднимали крюйсель). Грот–марс выше, а фор–марс дает лучший обзор (непревзойденный, если фор–марсель убран), но подниматься туда приходилось на публике. Доброжелательные руки снизу будут ставить их ноги на выбленки, а громкие (и иногда дурашливые) голоса — раздавать советы. Пусть даже они делали вид, что не боятся и даже иногда отрывают руку от вант и машут, показывая, как не обращают внимания на высоту, что–то в их движениях и скорости подсказывало наблюдателям: несмотря на тысячи миль в море они все еще не моряки, и даже близко не похожи на них. Но квартердек (откуда поднимаются на крюйс–марс) находится вне пределов досягаемости трех четвертей команды. Более того, грот — и фор–марс всегда полны занятыми делом матросами, а крюйс–марс гораздо реже используется, особенно когда ветер в бакштаг. Используется он реже, но все же здесь хранились кое–какие паруса в виде длинных мягких свертков. Именно на них медики расположились полулежа, облокотившись на прочную парусину и тяжело дыша, как обычно и делали раньше:

— Ну вот, вы снова здесь, — начал разговор Мартин, глядя на Мэтьюрина с радостным удовлетворением. — Не могу выразить, с каким сожалением я наблюдал, как вы покидаете корабль там, на расстоянии в полмира. Помимо всех остальных соображений, я остался без наставника перед лазаретом, потенциально полным заболеваний, которые я распознать не могу, не то что лечить.

— Полноте, вы неплохо справились. Всего лишь три смерти на сотню градусов долготы, это вполне неплохо. Когда все сказано и сделано, мы мало что можем сделать по врачебной линии помимо кровопускания, слабительного, потогонного, синих пилюль и еще более синей мази. Хирургия — другое дело. Вы очень аккуратно справились с носом бедняги Уэста.

— Простая ерунда. Надрез — я пользовался ножницами, пара безболезненных стежков, и как только восстановилась чувствительность, он выздоровел.

— Даже без благоприятного гноя?

— Без всего. Это обморожение, знаете ли, не сифилис.

— Так он мне сказал, мне и капитану Обри вместе. Боюсь, люди деликатничают: не сказав ни слова, отводят глаза и больше не смотрят.

— Боюсь, что так. Но скажите мне, прошу, что вы делали все это время, и что увидели, помимо орангутана?

Стивен улыбнулся, и события последних нескольких месяцев всплыли в памяти не последовательно, а, скорее, как единое целое. Из них он выбрал то, что можно рассказать, размышляя при этом: «Какие три вещи нельзя скрыть? Любовь, скорбь и богатство — вот три вещи, которые нельзя скрыть. Разведывательная работа очень близка к тому, чтобы стать четвертой». Осознание того, что эти размышления заняли время, за которое под кораблем прокатилось всего две волны, компенсировалось более сильной, чем на палубе, амплитудой раскачивания.

— Вам следует узнать, что капитана Обри отозвали в Англию, чтобы полностью восстановить в списках флота и принять командование «Дианой». Ей предстояло доставить посланника к султану Пуло Прабанга — последний рассматривал возможность альянса с французами. Поскольку остров — какие там орхидеи и жуки, Мартин, помимо потрясающих обезьян и невообразимо огромных носорогов! — находится в Южно–Китайском море, практически на пути наших ост–индийцев из Кантона, и мы могли оказаться без ревеня и чая, Господи спаси, задачей посланника было заставить султана переменить свою точку зрения. Сочли, что я тоже окажусь полезным, поскольку говорю по–французски и немного знаю малайский, ну и как врач. Так мы и отправились, плывя столь быстро, как могли. Остановились лишь раз, у Тристан–да–Кунья, но это едва не оказалось последней остановкой — корабль швыряло все ближе и ближе к цельной каменной стене зыбью высотой до стеньги, и ни ветерка, чтобы дать нам ход. Но заверяю, что мы все же выжили, и я даже ступил на Тристан, теша себя надеждой, что увижу чудеса, пока набирают воду и запасаются зеленью. Вы не удивитесь, узнав, что меня утащили оттуда через несколько часов, всего через несколько часов, под предлогом, что нельзя терять благоприятное сочетание ветра, отлива и тому подобного. Затем — океан на дальнем юге. Там–то я наконец увидел альбатросов, южных гигантских буревестников, капских голубков, но какой ценой! Чудовищные волны, непрестанно ревущий ветер, из–за которого говорить и думать по–человечески можно было лишь у самой подошвы волны. А потом — лед: лед на палубе, лед на снастях, в море — ледяные горы удивительных размеров и красоты, грозящие укокошить нас, как говорят моряки. Так что капитан Обри проложил курс в более христианские моря. Я крайне надеялся увидеть остров Амстердам — отдаленный и необитаемый клочок суши, не исследованный натуралистами, чьи флора, фауна и геология совершенно не изучены. Я его увидел, но с наветренной стороны, и корабль под всеми парусами пронесся к мысу Ява.

А потом, как это обычно происходит в тропиках, солнце быстро зашло, и собеседникам стало ещё уютнее — небо охватила ночь, показав восточные звёзды уже через пару минут после заката. Слева над горизонтом поднялся вверх сияющий луч, на минуту задержавшись, как кормовой фонарь какого–то солидного корабля. Мартин был человеком мирным, а Мэтьюрин, хоть и имел определённые навыки, в принципе не любил насилия, однако обоим пришлось иметь дело с таким множеством воинственных людей, более того — хищных каперов, что оба умолкли, заворожённо, как тигры, глядя на эту звезду, пока она не поднялась высоко над морем, выдавая своё небесное происхождение.

— Нужно спросить у капитана Обри, как называется эта прекрасная звезда, — прервал молчание Стивен. — Он должен знать. — Словно в ответ, далеко внизу Джек начал настраивать скрипку. — Я опущу рассказ о Яве и о великой доброте губернатора Раффлза, крайне достойного натуралиста, но все же покажу некоторые новые образцы, когда найдем свободный стол. Вы знали, что на Яве есть свой вид павлина? Господи помоги, я в жизни о нем не слышал. Прекрасная гордая птица. Только замечу, что мы достигли Пуло Прабанга, что наш посланник обошел французов, хотя они прибыли раньше, и мы склонили султана заключить союз с Великобританией. К счастью, все это заняло определенное время — хотелось бы, чтобы гораздо дольше! — и мне неоценимо посчастливилось познакомиться с доктором ван Бюреном, о котором вы могли слышать.