Читать книгу "Дикие цветы - Хэрриет Эванс"

– Не ври! Уверена, что хочешь. Мои родители-актеры, так что я прекрасно изучила вашу братию.

– Ты только посмотри на нее? Зачем мне она, если есть ты? Нет, мой ангел, не хочу. Совсем. И ты мне тоже не нравишься.

Было так тихо, что Алтея услышала, как едва заметно дрогнул голос дочери:

– О боже!

– Я не говорю тебе, что ты мне нравишься, потому что это для тех, кто играет в игры. Я тебя люблю. Я влюблен. И ты это знаешь.

– Дорогой Хэмиш… – Она услышала, как скрипнула, открываясь, дверь пляжного домика. – Хватит нести чепуху. Пойдем внутрь. Здесь холодно.

– Я не в силах пережить день. Я с-с-схожу с ума. Так хочу снова быть с тобой…

Его голос звучал хрипло, он изо всех сил пытался побороть заикание. «Он и правда влюблен в нее, – подумала Алтея, совершенно ошеломленная. Она смотрела на силуэт своей стройной дочери, счастливой, расслабленной и взрослой. – А ведь я совсем ее не знаю».

– Я думала, они уже никогда не уйдут, но потом Айла придумала, что мне нужно вынести ее сумки и проникнуть в пляжный домик с парадного входа…

– Она была скалой! Я напишу и поблагодарю ее, когда все раскроется. Когда ты скажешь родителям?

– Никогда.

– Не шути так, Корделия…

Ее голос не выдавал напряжения.

– Хэмиш, мы с тобой говорили об этом еще в самом начале. Ты, конечно, можешь рассказать им о том, как меня любишь, и все в таком духе, но это не сделает вещи проще.

– Не понимаю, как ты можешь так говорить.

– Понимаешь, тебе двадцать пять, а мне семнадцать, Хэмиш. – Чистый голос Корд звенел в ночи. – Я начинаю учебу в Академии в сентябре, и это для меня все.

Хэмиш спросил ее о чем-то нежно, но решительно.

– Хэмиш, неужели ты правда не понимаешь? Мама и папа! Да, они чудесные, но родители из них… так себе. Поверь, это так. Отец воспримет это все как оскорбление его возрасту и внешности, выставит тебя из дома, а мама как-нибудь саботирует эту ситуацию. Они оба – дети, вот в чем беда, они ведут себя совсем как дети. Бен понял это уже давно, а вот у меня ушло куда больше времени. – Ее голос звучал сухо и рассудительно. – Мы уже взрослые. Я взрослая, и я отправляюсь в лучшее место на земле для вокалистов, и все, чего я хочу, – это петь. Я совершенно точно не собираюсь вести себя как мама и папа – смешивать сцену и реальную жизнь, чтобы потом совсем запутаться во всем.

«Нужно идти, – подумала Алтея, – идти, пока я не услышала еще больше…»

Но она по-прежнему не могла пошевелиться, хотя ее щеки пылали от стыда.

– Д-д-да черт возьми, перестань уже, Корд. Неужели мы даже не увидимся в Лондоне?

Алтее хотелось кричать: «Ну скажи же „да“, не будь идиоткой!»

Она не смогла расслышать ответа Корд, а потом повисла пауза, и Хэмиш сказал:

– Неужели ты не хочешь?

– Я просто хочу быть с тобой.

– Это не то, что я имел в виду.

– Не надо, – сказала она; затем послышалось какое-то бормотание и смех. – Я… О, Хэмиш, я просто не верю, не верю, что все по-настоящему, что мы здесь, ты и я…

Голос дочери растворился в тишине ночи. После минутного молчания Алтея поклялась себе, что никогда-никогда не расскажет никому о том, что слышала здесь. С этого момента она станет притворяться, что все как обычно. Она сыграет роль в фильме «На краю», даже если ей будет страшно играть отчаявшуюся стареющую актрису – ту, что рассматривает себя в зеркале в нижнем белье, ту, что напивается и целует молодого человека, ту, которой на все попытки получить роль отвечают отказом. Они должны увидеть, что она умеет смеяться над собой. Она смело сыграет роль гламурной, веселой, озорной щебетуньи, от которой отвернулась удача… И для этого она выжмет из себя все до последней капли, чего бы ей это ни стоило. Тони неправ – нет, ты не просто примеряешь роль, как костюм, ты растворяешься в ней, исчезаешь в ней без остатка, дабы не быть собою хотя бы еще немного, еще пару часов. Она растворится в роли Джейн, и этот вечер полностью исчезнет из ее головы. Теперь оцарапанная нога пульсировала, и боль затмила все чувства. Задрожав, Алтея обвила себя руками. Она никогда не должна никому рассказывать, какую ошибку чуть не совершила, и как это было больно, намного больнее почти всего, что случалось с ней.

Алтея спустилась к заливу, туда, где море набегало на пляж. Здесь ей стало совсем невыносимо, и ее стошнило жидким месивом из остатков курицы и вина прямо на песок, и она еще долго стояла согнувшись, а нити слюны свисали из уголков ее рта, как у старой собаки. Потом она вернулась в дом, все еще тонувший в темноте. Она ударилась пальцем ноги о дверную раму и выругалась, сначала тихо, потом громче – какое ей теперь дело, услышат ее или нет?

Поднявшись наверх, она включила свет и снова долго смотрела на свое лицо в зеркало, ища признаки подкравшейся старости. Она увидела изгиб бровей, яблочки щек, бездонные, обескураживающие зеленые глаза, – все эти маленькие детали, создающие ее красоту. Каждый день, час, секунду она старела, меняясь, превращалась в гниющую развалину на собственных же глазах… Она все еще чувствовала легкий запах рвоты в своем дыхании. Продолжая разглядывать себя в зеркале, Алтея медленно провела ногтем по щеке. Выступила кровь, а на белой коже осталась почти идеально прямая ярко-красная линия.

В доме царили тишина и мрак, лишь тонкая золотая полоска света мерцала под дверью в их с Тони спальни. Она напомнила себе, что скоро все закончится – лето уже подходило к своему неизбежному финалу, и она была этому рада. Что-то изменилось в ее жизни навсегда, но она никак не могла понять, что именно.

Глава 15

Восемь месяцев спустя

Весна 1984 года

Большую часть дней Бен проводил, гуляя по Бристолю, чтобы отогнать чувство одиночества. Он вырос высоким, как и его мать, но, хотя и слыл общительным молодым человеком, готовым завести новых друзей, командным спортом не увлекался. Его соседи по студенческому общежитию напоминали ему ужасных бывших одноклассников из пансионата: они соревновались, кто выпьет больше пива на регбийных матчах, или спорили о том, кто лучше всех играет в крокет. Большинство из них не взяли в Оксбридж, и они притворялись, будто псевдоготическое викторианское общежитие на самом деле и есть Оксфорд. Они устраивали балы и званые ужины, на которых девушки с волосами цвета «блонд» надевали пышные платья ярких цветов из тафты, а парни – точно такие же бабочки, призванные изобразить их веселыми безумцами, готовыми на все.

Бен рано просыпался из-за тоски по дому. Он скучал по старому особняку у Темзы, по тому, как пела Корд, собираясь в школу, по запаху плетеных ковров и маминому аромату. Его сердце саднило в комнате общежития – этой крошечной тюремной камере с каменными стенами, и, чтобы избавиться от неприятного чувства, он вставал и шел куда глаза глядят.