Читать книгу "Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо"

О, сколько раз я замерял руки и бедра Камиллы, дотрагивался до твердых и в то же время нежных бугорков, ощущал, как напрягается кожа на ее мускулах, любовался великолепными изгибами ее тела. Знаете, что до сих пор может вызвать у меня эрекцию прямо в кафе, в автобусе, неважно где? Не очертания женской груди под тонким, облегающим свитером, не плавные покачивания аппетитных округлостей, спрятанных под юбкой, а напряжение вот таких бугорков, когда тонкая рука тянется за сумкой в магазине или хватается за поручень в метро. И если вдруг это оказывается рука парня, к тому же, с утонченными чертами лица и гладкой кожей, я сразу теряюсь, потому что у меня возникает эрекция, и зачастую парень догадывается о моем возбуждении, а я не могу скрыть разочарования, так как это лицо не Камиллы. Невыносимого разочарования. Вот почему я переключился на толстушек-коротышек вроде Элодии, — помните Элодию, подружку Поля? Упругое, слегка в ямочках тело, прямая линия от плеча до локтя, от паха до колена, ничто не твердеет и не округляется под кожей, ни малейшего бугорка, никаких признаков внутренней жизни мускулов, полное отсутствие рвущейся наружу энергии. «Мда-мда», — кивали вы головой, месье.

Да пошли вы со своим «мда-мда»! Я прекрасно знаю, уверен, что однажды наступит день, когда я полюблю. Но я не испытываю никакого умиления перед будущим Рафаэлем, в памяти которого моя милая Камилла останется жалким детским воспоминанием. Я не испытываю ни малейшего желания знакомиться с этим гипотетическим Рафаэлем, так как знаю, что он предаст меня, как предали меня вы (да, месье Мда-Мда, я видел ваш опус, вашу диссертацию на тему фантазий близнецов или что-то в этом роде), как предал меня Ксавье, как предали близнецы, как предал я Анну.

Анна не была ни толстой, ни мускулистой, а, скорее, хрупкой и уязвимой. Помню, я чисто автоматически сжал ее руку, чтобы оценить ее мускулы, как мы делали это с Камиллой и Лео, и там, где я нажал пальцем, появился огромный синяк. «Это из-за меня?» — изумленно спросил я, не веря своим глазам, а она лишь протянула мне руки: «Сожми их еще». Я воззвал к ее крови под кожей, и кровь отозвалась, поспешив мне навстречу; девушка хотела отдаться во власть того, кто возьмет на себя заботу о ней, и я невольно ретировался: «Извини, буду впредь внимательнее», однако не проявил к ней внимания, во всяком случае, того, в котором она нуждалась.

С Анной мы никогда не спорили, не засыпали друг друга аргументами, в которых можно было запутаться. Она со страхом наблюдала за нашими ссорами с близнецами, не взрываясь от возмущения, как другие наши знакомые: «Да вы идиоты!» или «Вы спятили!» Камиллу и Лео можно было сравнить с упрямыми быками, а Анна была бабочкой, но никто из нас не умел обращаться с бабочками.

Я встретил ее в спортзале, где занимался кендо ее дружок, высокий неразговорчивый парень, один из лучших фехтовальщиков. Она всегда ждала его на ступеньках. Однажды я заметил, что высокий парень больше не приходит на тренировки. «Он что, бросил кендо?» — спросил я у ребят, когда мы переодевались в раздевалке. «Нет, он уехал в Японию». — «А девчонка?» — «Какая девчонка?» — «Та, что сидит на ступеньках, она продолжает сюда ходить». — «Ах, эта!» — только и сказали они, пожимая плечами. Обычно я, нацепив на себя амуницию и выйдя на площадку, сразу начинал искать ее глазами. Я приветствовал духов, ками, но не удостаивал их, так сказать, взглядом. И, вполне возможно, что они затаили на меня обиду и возжелали отомстить той, которая похищала у них мое внимание. Иногда мне кажется, что ее присутствие в этом месте было большой ошибкой, опасной выходкой, что я должен был это предчувствовать, что надо было умолять ее никогда больше сюда не приходить, что надо было ходить с ней в бассейн, гулять в парке, где угодно, только не посреди этого леса мечей, ищущих свою жертву.

Иногда она приходила с опозданием, но все-таки приходила, садилась на одно и то же место и, обхватив руками колени, замирала. Мне было страшно любопытно, кто же ее теперь интересует, когда ее друг уехал в Японию. Однажды вечером она не пришла на тренировку, и я вдруг почувствовал, что скучаю по ней. Мысленно я называл ее девушкой со ступенек. «Зачем она ходит сюда?» — завел как-то я разговор в раздевалке. «Это ты у нее спроси», — отозвался один тип, которого я недолюбливал и который, кажется, работал менеджером в телефонной компании. «На твоем месте я бы не лез к ней», — сказал другой, неплохой малый, он, насколько я понял, работал на полставки зубным врачом. После тренировок они иногда устраивали ужины, но я, как правило, не оставался с ними, — все они уже работали, получали более-менее стабильную зарплату, я же был бедным студентом. «Она хорошенькая», — осторожно обронил я. Но мне никто ничего не ответил.

Никто не горел желанием болтать об этой девушке, скорее всего, из уважения к уехавшему в Японию парню, а не из почтения к ней. На тренировки в спортзал обычно приходили только члены клуба, либо сопровождавшие их лица, у нас не было принято заявляться просто так, чтобы посидеть на ступеньках. Принято или нет, но девушка приходила. Она ни с кем не разговаривала, а когда мы выходили после тренировки, ее на ступеньках уже не было. Ждала ли она возвращения своего дружка из Японии? Цеплялась ли за призрачный образ, без которого не мыслила своей жизни? Наши лица были спрятаны под мен, то есть шлемами, мы все были приблизительно одного телосложения, нас трудно было различить. Ее звали Анна, вот и все, что мне удалось узнать о ней, и, похоже, никто больше ничего и не знал. Тогда что же означала фраза, оброненная дантистом: «На твоем месте я бы не лез к ней».

Может, у этой девушки был какой-то тайный изъян, и высокий здоровяк (он занимался изготовлением рамок для картин), был вынужден бежать от нее в Японию? «Он что, не смог удержать ее в рамках?» — пошутил я, но слегка, чтобы они не обиделись за своего товарища. Ответ: насколько известно, нет. Он уехал, чтобы глубже изучить японский язык, исследовать японские манга, фотографировать японские сады и скоростные поезда, а также заниматься кендо с японцами. И разговор переключился на изготовителя рамок и его увлечение Японией. Получается, что Анна была лишь его тенью, узором на его кепке, бабочкой, опустившейся на рукав его рубашки.

«Но все-таки она хорошенькая», — перевел я опять тему. Они согласились, что да, мол, хорошенькая, иначе изготовитель рамок не запал бы на нее, ха-ха-ха, но она все же не совсем похожа на японку, ха-ха-ха. Этот изготовитель рамок, самозабвенно увлекавшийся всем японским, произвел на них впечатление, и все мысли, посещавшие их во время ужинов после тренировок (а я знаю, что этих мыслей у них было не слишком много из-за физической усталости и выпитого пива, так как я пару раз все-таки участвовал в их ужинах), были заняты этим замечательным типом, стоявшим на голову выше них. Они и думать не думали о скромной хрупкой девушке, не занимавшейся кендо, не имевшей ни меча, ни специальной формы.

Мне, надо признаться, нравилась эта компания. Здесь собрались спокойные ребята, которые не выпендривались и не впутывались ни в какие истории. Я мог завести среди них приятелей, может, даже друзей. Они напоминали мне Поля, но у меня уже был свой Поль, и вся моя жизнь была связана с ним, моим городком, нашим детством и нашими прогулками. Я не мог представить себе, что смогу шагать рядом с кем-либо из этой компании, для начала я должен был вычислить самого подходящего, отделить его от группы, перетащить на свою сторону и только затем проверить, способны ли мы идти в одной упряжке. Однако это требовало слишком больших усилий, а у меня не было ни мужества, ни желания, ни, что самое главное, потребности в таком трудоемком занятии. Я часто ездил к себе домой, чтобы навестить мать, и почти всегда там был Поль, приезжавший на выходные к своим родителям из Лиона, где он учился на агронома.