Читать книгу "Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо"

Временами, когда я нахожусь в этой комнате, то спрашиваю себя, чем все это закончится. Я слышу, как моя бабуля с Карьеров с ухмылкой произносит: «Ох, и гадко все это закончится, поверь мне», слышу ее хрипловатый голос: «Ах ты гаденыш!», но я закрываю уши. Если мы удержим нашу мечту, если нам удастся легко перенестись в будущее, то все пойдет, как и прежде: чужак исчезнет, мы снова окажемся втроем на большой кровати, передавая друг другу одну сигарету и одну бутылку воды, я буду расчесывать пальцами волосы Камиллы, а она вскрикнет: «Ой, мне больно!» Тогда я скажу: «Просто они спутались, старушка». Потом она побежит в душ, Лео тоже встанет с кровати, мы распахнем занавески, я заговорю о предстоящем ужине, и все пойдет так, словно этих сеансов никогда не было.

Когда Лео встречался со своими любовницами, мы погружались в ту же мечтательность, уходили в себя и были похожи на безмозглых подопытных лягушек. Камилла скучала, бродила по квартире из комнаты в комнату. «Камилла, так нечестно, зачем ты им мешаешь?» — укорял я ее. В конце концов я купил ей кресло в форме груши, наполненное шариками из полистерола, из которого, если уж сел, не так-то легко выбраться, и подтянул его к своему-позолоченному креслу. «Садись и не дергайся!» — приказал я. Ворча, она опускалась на этот надутый мешок, руки и ноги у нее задирались, но очень быстро кресло расширялось и принимало форму ее тела. Кресло засасывало ее в себя, образуя за ее спиной удобный подголовник, она отбрасывала голову назад, устремив взгляд в потолок, а я перекидывал ноги на подлокотник, чтобы ее кресло не уплыло далеко от меня.

Я видел себя на капитанском мостике большого корабля, а моя рука была тросом, прикрепленным к ее шлюпке. Угловым зрением я замечал, как она засовывает указательный палец себе в рот и из уголка губ появляется капелька слюны, тогда я перемещал свою руку, вернее, трос, не забывайте. Моя рука, нащупав ее руку, осторожно цеплялась за нее. Мой корабль и ее шлюпка скользили по воображаемому морю, такому бездонному, гладкому на поверхности и бурлящему на глубине. Тайные обитатели подводных глубин следовали за нами эскортом, по очереди появляясь и исчезая. Бывало, что над нами, как танкер, вдруг вырастал Лео, а его голос пробуждал нас от спячки: «Вы наконец вылезете оттуда, а то мы в кино опоздаем?!» или «Подъем, ваша очередь готовить ужин», — призывал он вернуться нас к обычной жизни. Он был уже одет, а девушка — Софи или другая — к тому времени уже сбегала.

Камилла вырывала свою руку из моей, зевала, всем своим видом показывая, как ей не хочется просыпаться. Я знал, что она притворялась, поскольку тоже притворялся, но это был миг настоящего блаженства, еще более острого, чем минуту назад, так как мы уже не плыли по завораживающей глади нашего сна, а были настоящими Камиллой и Рафаэлем, которые не во сне, а наяву играли в известную только им игру. «Подъем», — соглашался я, и начинался привычный спор, кто за что отвечает при приготовлении ужина. Мой тайный союз с Камиллой длился недолго близнецы снова объединялись против меня.

Обожавшие всякие подсчеты, они были готовы в любой момент точно сказать, сколько раз каждый из них ходил за покупками, готовил ужин, мыл посуду, они даже помнили такие детали, кто и когда чистил картофель, разгружал посудомоечную машину. «В последний раз я сервировал стол, а это уже шестнадцатый раз за месяц!» Мне приходилось сражаться за то, чтобы они не вписывали себя как одно лицо в свою воображаемую бухгалтерскую книгу, поскольку это вело к резкому сокращению моих заслуг, а когда мы начинали разбираться и пересчитывать все на троих, то мой вклад в приготовление ужинов резко возрастал.

Они могли быть поразительно бесчестными. «Мы же изначально были одним существом», — выдвигали они очередной аргумент. «Неправда, — возражал я, — вы не однояйцевые близнецы», а они в ответ: «Да что ты знаешь об этом, разве ты не видел, как мы похожи?» И они вновь ссылались на медицинское заключение, спрятанное в темном конверте «Mount Sinai Hospital», где было написано, что, принимая во внимание особые, характерные признаки, их можно считать, в принципе, настоящими близнецами. «Помнишь, мы тебе читали». — «Ну, не знаю, — говорил я, — это же было на английском». — «Хочешь, мы тебе переведем?» Нет уж, увольте, никакого желания видеть, как они снова разыграют траурную церемонию с конвертом, от которой кровь стынет в жилах.

«Ну и что из этого?» — не сдавался я. «А то, что ты — одно существо и мы — одно существо, в каждом из нас половина сил каждого, значит, мы и выполняем половину работы одного существа, то есть одну треть от всего объема работы для каждого из нас двоих, ты же учил дроби в школе?» И весь этот спор затевался из-за того, кто уберет ложку со стола или расставит тарелки. Кстати, госпожа Ван Брекер наняла им домработницу, которая убирала квартиру несколько раз в неделю, а ужинали мы чаще всего в ресторанах или заказывали на дом пиццу. Но для близнецов был важен принцип.

«Видишь, как мы похожи друг на друга!» Лучше бы они этого не говорили! Я тут же вспыхивал от возмущения: «А вот и нет, вы совсем не похожи!» Но они не хотели сдаваться так просто и становились передо мной. «Посмотри на наши носы», — говорила Камилла. «И на линии головы», — вторил ей Лео. И мы скрупулезно изучали каждую черточку их лиц, записывая результаты на бумаге. У Лео при этом обычно был серьезный вид, а Камилла кривлялась, путала данные. «Главное — цельность образа», — говорила она, и мне приходилось искать эту «цельность», которая их объединяла и которую я тотчас бы разорвал, если бы до нее можно было дотронуться.

Их упрямство приводило меня в бешенство. Они отрывались от земли с невероятной легкостью, взлетали ввысь, словно два надутых гелием воздушных шарика, парили в атмосфере, где молекулы меняли свои свойства столь же быстро, как и менялось настроение близнецов, а я, прижатый к земле, выгибал шею, чтобы отражать их уколы щитом из аргументов среднестатистического землянина. И ничего не мог поделать. Я, наверное, должен был хлопнуть дверью и оставить их там — пусть сдуются и рухнут в свою неубранную комнату с неприготовленным ужином и невымытой посудой, и пусть выкручиваются, как хотят! Между собой они ссориться не будут, это мои аргументы подпитывали их страсть к искаженным логическим выводам.

Я не мог хлопнуть дверью, ибо что меня ждало за ней? Лестница, улица, незнакомые прохожие, моя комнатушка площадью десять квадратных метров в доме у метро «Мэри де Лила», факультет и домашние задания, звонки матери, интересовавшейся, какую отметку я получил за эти так и не выполненные задания, новости и телевизионные истории с еще более закрученными, чем наш, сюжетами, в них было много зла и боли, против которых я был бессилен. Снаружи, за дверью квартиры близнецов, была лишь пустота, холодная и бесплодная, в которой я чувствовал себя затерявшимся среди людей привидением.

«У нас не было столько места, как у тебя, до нашего рождения, следовательно, у нас более слабый организм», — заявляли они. «Да-да, — заводился я, — а то я забыл, сколько вы весите вдвоем, и какой у вас двойной рост! А твои мускулы, Камилла, позволь пощупать твои бицепсы — ого, да тебе только грузчиком работать!» И тут начинались поиски сантиметра, чтобы срочно измерить мускулы, для чего вытаскивались все ящики, переворачивались вверх дном шкафы, мы ползали на четвереньках, поднимая пыль, заглядывая под диваны и кровати, чихали, и, не найдя сантиметра, брали шнур от занавески и школьную линейку. «Маке а muscle[10], Рафаэль», — командовала Камилла, и я, как идиот, надувал бицепсы, Лео обмерял их, после чего вспыхивал очередной спор о массе и толщине мускулов, их форме и мощи.