Читать книгу "Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова"

Я думала, это знают все. Мне было семь или восемь, и я не могла представить, что каждый из нас видит свой собственный мир, словно Господь сотворил бесчисленное их количество, а затем убедил нас, что мы живем в одном.

Если бы кто-нибудь обернул мои слова в шутку, все закончилось бы хорошо. Но повисла тишина. Все смотрели на жениха и красивую сестру Лизы, и невеста тоже уставилась на них. Георгий попятился. Он побагровел, а взгляд у него заметался. Иоанна высоко задрала подбородок и не двинулась с места. Лиза криво усмехнулась, бросила на пол букет и в полном молчании пошла прочь от большой нарядной постели, на которой они с мужем должны были зачать ребенка.

– Это она их сглазила! – взвизгнула мать жениха, ткнув в меня пальцем. – Она все испортила!

Моя мать нахмурилась.

– Девочка просто сказала глупость…

– Нет! – Меня было не остановить. – Я видела, видела! Я видела их вместе, Георгия с Иоанной.

Это было правдой. Я видела, как неделю спустя после свадьбы она проскальзывает в их дом, притворно удивляясь отсутствию хозяйки; как он шагает ей навстречу; как сминается покрывало с золотыми нитями – свадебное, вышитое бабушкой невесты.

– Ведьмино отродье! – не унималась женщина.

– Заткнись! – Андреас выступил вперед. – Девчонка подсмотрела за шашнями твоего сына, а теперь она же виновата?

Я пыталась объяснить, что не подсмотрела, а увидела, но меня никто не слушал. Поднялся ужасный шум. Словно из кастрюли, шипя, выплескивался кипяток на раскаленную плиту. Это была моя вина. Я зажгла огонь под плитой.

Тогда-то у меня в животе и скрутились бурые пиявки. Они присосались ко мне изнутри и стали тянуть в себя все хорошее и радостное, что случилось в тот день.

Я еще не знала, что это страх.

Через пару недель Лиза и Георгий помирились. Позже у них родилась девочка, но к тому времени оба уехали далеко от Дарсоса.

Иоанна родила мальчика. Все говорили, что она окрутила приезжего парня из города, который потом и забрал ее с собой. Это было неправдой. Пусть все случилось не так, как я увидела, но все-таки Георгий пришел к ней и приходил еще не один раз – в те две недели, когда Лиза с ним не разговаривала.

На меня стали коситься. Иоанна хранила молчание. Но Лиза – вот удивительно! – Лиза, пока не уехала, на каждом углу кричала, что я сглазила ее жениха. «У девчонки тяжелый взгляд, – говорила она, – вы замечали, какие странные у нее глаза?»

Все стали заглядывать в мои глаза, как будто я была волчонком или собакой редкой породы, а однажды ко мне прибежал мальчишка, внук Стефании, и спросил, что я хочу получить за то, чтобы соседка Стефании сломала обе ноги.

Три месяца спустя случилась беда у священника, папы Христо. Он надстраивал второй этаж – надеялся, что у него будут останавливаться те туристы, которым не по карману отель. День был холодный и мутный, точно сукровица, и все тек и тек. Я сидела с деревенскими детьми, грызла яблоко, как вдруг что-то хрустнуло в сердцевине моей головы, и я увидела очень ясно, что вокруг дома бушует призрачный огонь.

– Эй, папа Христо! – Я спрыгнула с крыльца и подошла ближе, чтобы священнику было лучше слышно. – Ты зря стараешься! Будет пожар!

– Что?

– Перестань колотить своим молотком! Здесь все сгорит!

Кроме священника, на крыше была еще пара мужчин. Все они побросали работу и уставились на меня.

– Ступай прочь, Катерина, – дрогнувшим голосом сказал папа Христо. – Если тебе мешает стук, иди к себе домой.

– Ты глупый человек! – Я рассердилась не на шутку. – Слезай оттуда! Не трать силы!

Мне казалось, что не только я, но и папа Христо видит зарево, и я не могла взять в толк, отчего он продолжает заниматься пустым делом. Мои приятели тоже прибежали и встали полукругом, задрав головы.

– Я сказал – ступай!

Христо всерьез рассердился.

Я презрительно пожала плечами. У нас есть пословица: деревня горит – шлюха моется, и ее-то я и напомнила остолбеневшему священнику. Мне частенько доводилось слышать, как отец бросает эти слова моей матери, упрекая за бессмысленные хлопоты. Но мне и в голову не приходило, что эту фразу не должна произносить восьмилетняя девчонка.

Меня прогнали.

А через три дня случилась гроза. В доме замкнуло проводку, и он выгорел изнутри.

«Ты ополоумела? – кричал на меня Андреас. – Вся деревня твердит о тебе! «Дочь Димитракиса наслала огонь на дом священника, потому что ей мешал шум!»

Я пыталась сказать, что это не так, но меня никто не слушал.

«Благодаря родне твоей мамаши у нас поганая слава! Все эти прабабки, наводившие порчу… А теперь еще и ты!»

Мина затаилась в углу и испуганно таращилась на нас.

«Ты навлечешь на нас беду, Катерина! – сказала мать. – Сначала свадьба, теперь пожар… Люди придут сюда, они будут очень злы».

Она не договорила. Но я поняла: рассерженные жители не станут церемониться.

«Кто-нибудь из этих дурней вызовет полицию! – кричал Андреас. – И что тогда?»

«Что?» – спросила я, и немедленно получила оплеуху.

«Заткнись, когда тебя не спрашивают!»

«Но ведь ты спрашивал…»

Вторая оплеуха сделала меня куда менее разговорчивой. Вы удивитесь, как пропадает охота выяснять правду, когда вместо щек у вас два распухших от боли блина.

Ночью на мою постель села мать.

«Ты ведь не насылала на него пожар, правда? Ты просто знала, что он случится?»

Я кивнула.

«Другие люди этого не видят, – сказала мать. – И они никогда не будут тебе благодарны за твои пророчества».

Сразу два утверждения, которые я не могла осмыслить. Как это – не видят? А если не видят, отчего не будут благодарны?

«Просто поверь мне, Катерина. Ты привлекаешь к нам внимание. Сюда придет полиция, начнет задавать вопросы… Вы с Миной непременно проболтаетесь… скажете что-нибудь…»

«Что? Что такого мы можем сказать?!»

Мать внезапно вспыхнула – это было видно даже в темноте.

«Маленькая дурочка! Ты не понимаешь, в чем можно признаваться, а в чем нельзя! Из-за тебя нас всех упекут в тюрьму!»

«В тюрьму?» – Я опешила.

«Следи за языком. Не предсказывай людям дурного. Если у тебя видения, держи их при себе, а не вываливай на первых встречных. Ты поняла меня?»

Я прислушалась.

Море шумело вдалеке угрюмо и грозно.

«Идет буря», – бездумно сказала я, просто чтобы заполнить словами тишину.

Мать ударила меня с такой силой, что у меня треснула нижняя губа. Я оцепенела – не от боли, а от несправедливости наказания. Кровь сочилась по подбородку.