Читать книгу "Гагара - Надежда Васильева"

«А ты заткнись!»

«А чего ты мне рот-то затыкаешь?»

«Сейчас как двину – мало не покажется!»

«Нашелся тут!. »

«Э-э! Полегче! Уймись, братва!»

Митька встал, побрел по песку к кромке воды. Поднял несколько плоских камешков, принялся рикошетить ими водную гладь. Камешки скользили по поверхности сонного озера и срезали чешуйки мелких волн. Иной раз насчитывал до девяти всплесков. А когда замерз, снова потянулся к одноклассникам. Те разводили костер. Шипели сырые сучья, пламя злилось, трещало, искрилось. Едкий дым щипал глаза. И куда бы Митька ни пересаживался, от дыма было не спастись. Он будто преследовал Митьку. А Цыганков уже озвучивал мировую. Произносил тост по-взрослому, красиво держа локоть углом.

«За нас, мужиков! Пьем стоя и до дна!»

И первым опрокинул бумажный стаканчик с водкой. Его примеру дружно последовали остальные, торжественно откидывая голову назад. Митьке кто-то протянул большой стакан с пивом. Оно пенилось верхом и почему-то было – или это только показалось ему – горше обычного. Разбираться было некогда. Дружный рев голосов рьяно скандировал: «Пей до дна!», «Пей до дна!», «Пей до дна!». А когда Митька, честно допив все до конца, опрокинул стакан вверх дном, как это делали другие, раздались восторженные аплодисменты. Марков визгливо крикнул:

«Вот это да! Хватанул такого „ерша“!»

Все, что происходило потом, память выдавала отдельными клипами – один убийственнее другого. Звон бьющихся о камни бутылок, негодующие выкрики прохожих, оскорбительные реплики в ответ, скрип тормозов полицейской машины. А когда наутро с дикой головной болью стало возвращаться шаткое сознание, душа опустилась в самое пекло ада. Ее варили в кипящем котле и жарили на шипящей сковородке. Но самой невыносимой пыткой были глаза матери, полные отчаянных слёз, страдания, жалости и… любви. Все, что мог сделать Митька, это прошептать запекшимися от блевотины губами:

«Прости! Клянусь! Я больше никогда!. Слышишь? Ну не плачь ты!»

А слово для мужчины – закон. С тех пор спиртного в рот не брал, ссылаясь на ушу, – мол, противопоказано. И на своем стоял твердо.

От Риты не ускользнула промелькнувшая в его глазах боль. И сразу счастливое лицо ее сделалось печально-виноватым. Уголки губ обиженно дрогнули. Значит, и она умеет мысли читать? Тогда он остановился, поставил на снег чемодан и властно, как тот парень, притянул ее к себе. Целовал страстно, немного грубовато. И был уверен не только в себе, но и в том, что теперь не отдаст ее никому.

Все знают, что счастливые моменты ускоряют время. Три дня пролетели – глазом не успел моргнуть. Зато событий столько, будто была Рита не три дня, а целый месяц. И на концерт Витаса сходили, и у тети чаю попили, и с матерью познакомил. Люська – умора! С таким важным видом навстречу к ним выкатила, будто ей не десять, а целых двадцать пять. И даже от Митькиного насмешливого взгляда не смутилась ничуть. Вот пигалица!

Гуляя вечерами по празднично украшенному городу, почти ни о чем не говорили. Лишь время от времени обменивались лучиками влюбленных взглядов да искали место, куда бы укрыться от любопытных глаз и снова до одури раствориться в поцелуях. И прошлое не вспоминали. В письмах все обговорено, и тема закрыта. Нечего попусту язык мозолить. Чем меньше открываешь рот, тем весомее становится каждое слово.

За последнее время Митька научился четко определять для себя причину многословия любого человека. Одни прячут за красивыми словами свою далеко не ангельскую суть, и слова служат им маскировочной одеждой. Другие словами уводят внимание человека в нужную им сторону, подальше от щекотливых моментов, которые требуют обсуждения. Третьи заполняют этикетом пустое пространство, чтобы не проскочило в нем вольтовой дуги возникшего напряжения. Существует и сугубо бытовая речь. Ее Митька сравнил бы с театральными декорациями, без которых в «театре жизни» не обойтись. А есть слова, которые идут из глубины души и несут в себе такой энергетический посыл, что могут ввести человека в состояние неописуемой радости или умопомрачительного отчаяния. Митька дошел до этого сам, ни в каких книжках он об этом не читал. Откуда приходило это знание, сам не знал. Но стоило сконцентрировать свое внимание на какой-то проблеме – будто кто в голову вкладывал нужную информацию.

И самое главное, в школе теперь к нему ребята прислушивались. Это он не раз замечал. К примеру, объявит математичка контрольную – все взоры на Митьку: «Как, Гуманоид, думаешь, действительно будет или на пушку берет, чтобы материал лучше повторили?» За математичкой водилось. Скажет Митька – как нитку в иголку вденет. Не придет Марков в школу, все гадают: очередной фингал от драки или гриппом заболел? А Митька вяло так заявит: «К третьему уроку явится». И точно: вваливается со звонком на третий урок живой и здоровый. Проспал.

В самый канун Рождества пошли с Ритой в собор на праздничную службу. Народу возле церкви собралось столько, что их просто несло людским потоком – знай успевай переставлять ноги. Зато снова был повод обнять Риту. Ограждая девушку от толчков чьих-то острых локтей, Митька, будто ненароком, прижимался губами к ее золотистому виску и вдыхал тонкий аромат ее духов. И этот сладковатый запах прямо-таки дурманил голову. А после службы, чтобы сократить путь до тетиного дома, которая жила в другом микрорайоне, пошли через гаражный кооператив.

В центре пустыря, возле елки, горел костер, вокруг которого танцевала молодежь. Елка была украшена бумажными гирляндами и фонариками. Снег вокруг был притоптан. Значит, она здесь не росла, а была привезена на случай праздника. Стало быть, чужая тусовка.

– Давай потанцуем вместе с ними, – предложила Рита и потащила его за руку к костру.

Интуиция подсказывала Митьке, что делать этого не надо. Но Рите так хотелось потанцевать! Однако чем ближе подходили к костру, тем тревожнее становилось на душе. Рита тоже замедлила шаг. Снег возле елки был утыкан пустыми бутылками из-под вина и водки. Лица танцующих были в масках, но не в маскарадных, а в матерчатых. Сквозь прорези для глаз нервно блестели зрачки. Занесла же их нелегкая! Но путь назад был уже отрезан. Они оказались в плотном кольце кривляющихся фигур. И танец совсем не напоминал новогодний хоровод. Пока они переглядывались, соображая, что к чему, откуда-то из-за гаражей по свистку выбежала здоровая овчарка и, опутав Митькины ноги цепью, завалила его на снег. Рита растерянно заметалась вокруг, пытаясь помочь ему встать. Но чьи-то сильные руки бесцеремонно и грубо затащили ее в хоровод.

– А ну-ка дайте мне сюда эту даму! – раздался чей-то развязный голос.

– Эта дама с Амстердама! – пискляво ёрничал коротышка в ватнике.

– Откуда он ее, кружевную, выписал?

– Какая разница! Была ваша – станет наша! – подытожил все тот же писклявый голос.

Митьку передернуло. Опять попытался встать, но собака с силой дернула цепь. Снова упал в снег.

– Не рыпайся! Надежно! Кому первому свою кралю подаришь?

И множество рук потянулось к Рите, словно хотели на куски разодрать ее вместе с дубленкой. От ужаса Рита даже не могла кричать и только искала глазами Митьку. А Митька валялся в снегу рядом с овчаркой, на чем свет кляня себя за свою беспомощность. Какое-то омерзительное существо в песцовом полушубке расплевывало вокруг пошлости. От хрюкающего смеха этой особы Митьку замутило. Метнул взгляд на собаку. Заметил у ошейника карабин. Отлично! Как он сразу-то не догадался?! Щелчок – и пес вольготно побежал обнюхивать ствол елки. Митька быстро освободил ноги и дал им волю. Даром, что ли, столько лет ходил на тренировки! Да и неожиданность сыграла свою роль. И вот он уже рядом с Ритой. Девушка прижалась к нему, дрожа всем телом. Свора взвыла, заулюлюкала и снова стала окружать их плотным кольцом. Глазницы масок лихорадочно блестели. Ясно было, что добром это не кончится. Нужно было срочно что-то предпринимать. Но что?! Полная луна заливала светом пустырь. И все, что сейчас происходило вокруг, казалось каким-то дьявольским спектаклем. А маски так и дышали вожделением. Надвигались медленно: то ли нагоняли страх, то ли выдерживали какой-то странный ритуал. Митька уставился в костер. Руки машинально зашарили по карманам. Чем бы отвлечь их внимание? Хоть на минуту! В одном из карманов нащупал два патрона, которые оставались в куртке с самого Нового года. Приятель обещал выпросить у отца-гаишника ракетницу, да тот не дал: не игрушка, мол. И надо же, пригодились!