Читать книгу "Завещание лейтенанта - Владимир Макарычев"

Корабль-убийца, как шакал, своровавший у льва кусок мяса, убегал в сторону туманного пролива. Лопасти стального винта оставляли за кормой бурун белой воды, из трубы валил густой черный дым. Зозимос боялся тумана, предупреждающего о ледовом поле, наскочить на которое означает неминуемую гибель судна. Но он уже не управлял. Кингскот, уверовавший в свою исключительность и неподсудность, лихо вводил судно в очередное рискованное предприятие. Он привык разговаривать со смертью, но не знал о времени ее прихода.

Убитым пулей, предназначавшейся сестре, был Егор Орлов. Так роковой случай оборвал жизнь еще мало что успевшего и не подозревающего о людском коварстве юноши. Егор видел направленное в сторону сестры оружие и закрыл ее собой.

Тело Егора Орлова, зашитое в белую парусину, поглотили бездонные воды Тихого океана. Китобойное судно в трауре по невинно погибшему следовало прежним курсом. На американский порт Сан-Франциско. Необъяснимое убийство юноши выстрелом с проходящего судна вызвало негодование экипажа русского китобоя. Старый моряк собравшимся после похорон на корме китобоям рассказывал утешительную притчу о зреющей злой воле и невозможности ей прекословить.

«Двое монахов направились в другой монастырь. Путь пешком небыстрый, в два дня. На середине дороги застала ночь. Зябко и дождливо, но на пути теплом светятся окна дома. Хозяин встретил путников радушно. Напоил и накормил, спать уложил. Рано утром покинули гостеприимных хозяев, а пожилой монах возьми и брось зажженную спичку в стог сена, рядом с домом. Через некоторое время усадьба запылала. На вопрос, – зачем ты сделал дурное, бедным людям, накормивших нас последним? – поджигатель промолчал.

Без слов прошли путь, но под конец заплутались. Навстречу бежал маленький мальчик. Злодей-монах просит показать тропинку к монастырю. Мальчик услужливо выводит путников на берег реки, где с высокого обрыва виднеются купола монастырских церквей. А тот же монах-поджигатель неожиданно сталкивает ребенка с обрыва. Другой монах в недоумении – зачем убил ребенка? Он же еще и жизни-то не видел.

Монах, “поджигатель и убийца”, отвечает спокойно: “Никто на земле не может знать своего будущего, кроме Бога и его слуг, Ангелов. В первом случае, на пепелищах сгоревшего старого дома, хозяин обнаружит богатый клад. На эти деньги построит семье новый большой дом и будет жить богато и счастливо. Потому, что он хороший, трудолюбивый и добрый человек. Вот таким образом я его отблагодарил! А с мальчиком? Увидел видение, где он, взрослый мужчина, убивает свою жену и детей. Просто так, беспричинно. Потому я посчитал лучше лишить одной жизни, пусть и ребенка, чем он отнимет десять жизней в последующем”. Мораль сей сказки такова: человек предполагает, а Бог располагает!»

Возможно, Егор Орлов повторил бы участь своих несчастных родителей. Судьба, приведя его к одному року, отвела от другого.

По прибытии к новому месту Дымовы прямиком из порта направились в тот самый трактир с гостиницей, где русские моряки останавливались в прошлый раз. Николай надеялся, что за долгое время их отсутствия исчезли злосчастные клопы, когда-то мучившее их с Семеном Тарбеевым.

Им радушно предоставили комнату, накормили обедом. Николай с удовлетворением отметил отсутствие клопов в номере, но их место заняли полчища тараканов. В этот раз шуткой отреагировала Лиза:

– Здесь живут богатые люди, ведь у бедных тараканам нечем поживиться.

А на ужине, в трактире, к Николаю обратился нетрезвый гражданин:

– Позвольте обратиться. Пока пьян. Трезвым бы и не решился беспокоить.

Лиза грудью кормила ребенка, не обратила внимания на культурное приставание выпивохи. Николай, напротив, проявил интерес к случайному посетителю:

– Извините, кажется, я вас где-то уже видел.

Хорошо набравшийся мужчина уставился на Дымова стеклянными глазами. С полминуты смотрел не мигая, а затем хлопнул себя со всей силы по рыжей копне волос. «Николай! Русский китобой», – прокричал на весь зал. Так просто произошла встреча с тем самым рыжим драчуном. Ирландец, постоянно извиняясь перед Лизой, не умолкал. Из его сбивчивого рассказа Николай понял, что Семен Тарбеев жив!

Рано утром рыжий ирландец зашел за Дымовым, чтобы проводить в мэрию города. Ботинки пачкал серый известняк, размоченный ночным дождем. Солнце припекало, отчего обувь быстро покрылась белой коркой. Николаю становилось жалко парня, мучающегося утренним похмельем. У попавшейся на пути закусочной выпили по кружке холодного пива. Солнце сразу же стало светить добрее, а дорога показалась легкой.

Вышли на площадь, которая нисколько не изменилась со времени их последнего визита в Сан-Франциско. С высоты холма стало видно, что город сильно разросся за три года. В воздухе висела гарь, вызывающая с непривычки рвоту. Но это был совсем другой запах, чем от перетопленного китового жира. Пахло тухлыми яйцами так сильно и отвратно, что хотелось просто броситься с обрыва в море. Миновали каменное крыльцо деревянного здания администрации города. Николай помнил, как в ее залах Питер Харрис рассказывал с упоением о прелестях американской демократии и народной мечте. Ирландец между тем осторожно коснулся входной двери. Из приоткрытой щели повалил клубами сизый табачный дым. Николай нырнул в его клубы и очутился пред огромным портретом американского президента Авраама Линкольна.

На него изучающе, но доброжелательно глядел восседающий за массивным дубовым столом человек в синей форме американской регулярной армии. По нарукавным нашивкам Дымов определил звание, сержант. На груди седобородого мужчины скромно сияла маленькая медалька. Сопровождавший Николая ирландец по-свойски подошел к мэру, что-то прошептал в волосатое ухо. Пожилой мужчина обеими руками надавил пред собою на стол, так, что раздался жалобный скрип рассохшегося дерева. Грузное тело медленно поднялось и боком вывалилось из-за стола – вместо левой ноги у него стоял деревянный протез. Здоровяк широко раскинул руки для объятий, обращаясь на чистом русском:

– Живы будем, не помрем!

Семен Тарбеев воскрес из мертвых!

Старые друзья так и стояли, долго обнявшись, не веря до конца в случившееся.

– Мы же тебе памятник поставили в Тугуре, – наконец вымолвил Николай.

– Да я сам себе живой памятник, даже с постаментом из деревянной ноги, – пошутил переполненный чувствами одноногий здоровяк.

Николай, в свою очередь, с сочувствием отнесся к его увечью. Сам, раненный в Севастополе, пережил страх возможной ампутации. Только искусство военного врача-добровольца Питера Харриса спасло его от подобной участи. Старые товарищи по китобойной флотилии «Тугур», перебивая, старались поведать о своей жизни и судьбе знакомых. Много за это время пережившие, они стремились высказаться.

Больше спрашивал Тарбеев. Николай старался максимально удовлетворить любопытство старого товарища. Наконец очередь дошла до Семена, начавшего рассказ с момента их вынужденного расставания в сан-францисском порту, три года назад. Когда раненый, не имея сил преодолеть три метра до кормы, обреченно наблюдал за стремительно удаляющим кораблем.