Читать книгу "Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери"

— Все его видели. Так вот, вы мне скажите: похож он,по-вашему, на Душегуба?

— Я… — начал Дуглас и умолк. Прошло секунд пять.

— Бог ты мой, — прошептал наконец Чарли. Том ждали улыбался.

— Он ни капельки не похож на Душегуба, — ахнулЧарли. — Он похож просто на человека!

— Вот то-то и оно! Сразу видно — самый обыкновенныйчеловек, который даже мухи не обидит! Уж если ты Душегуб, так должен быть ипохож на Душегуба, верно? А этот похож на лотошника — знаешь, который вечеромперед кино торгует конфетами.

— Что ж, по-твоему, это был просто какой-нибудьбродяга? Шел по городу, увидал пустой дом и забрался туда, а мисс Неббс взялада там его и убила?

— Ясно.

— Постой-ка! Мы ведь не знаем, какой Душегуб с виду.Никаких его карточек мы не видали. А кто его видел, те ничего сказать не могут,потому что они уже мертвые.

— Ты отлично знаешь, какой Душегуб с виду, и я знаю, иДуг тоже. Он обязательно высокий, да?

— Ясно…

— И обязательно бледный, да?

— Правильно, бледный.

— И костлявый, как скелет, и волосы длинные, черные,да?

— Ну да, я всегда так и говорил.

— И глазищи вылупленные и зеленые, как у кошки?

— Правильно, весь тут, тютелька в тютельку.

— Ну вот. — Том фыркнул. — Вы же видели этогобеднягу, которого выволокли из дома мисс Неббс. Какой он, по-вашему?

— Маленький, лицо красное и даже вроде толстый, волос —кот наплакал и те какие-то рыжеватые… Ай да Том, попал в самую точку! Пошли!Зови ребят! Ты им тоже все растолкуешь. Ясно, Душегуб живой! Он сегодня ночьюопять будет всюду рыскать и искать себе жертву.

— Угу, — сказал Том и вдруг задумался.

— Ты молодчина, Том, здорово соображаешь. Никто бы изнас не сумел вот так поправить все дело. Целое лето чуть не полетело вверхтормашками, спасибо ты вовремя выручил. Август будет не вовсе пропащий! Эй,ребята!

И Чарли умчался прочь, крича во все горло и размахиваяруками.

А Том все стоял на тротуаре перед домом Лавинии Неббс. Онбыл бледен.

— Бог ты мой, — шептал он. — Что же я такоенатворил?

И повернулся к Дугласу.

— Послушай, Дуг, что же это я натворил? Дуглас несводил глаз с дома. Губы его шевелились.

— Вчера вечером я был в овраге. Я видел ЭлизабетРэмсел. И я проходил здесь по дороге домой. И видел стакан с лимонадом там, наверанде. Только вчера вечером. Я даже мог его выпить… Я его чуть не выпил…

 

Она была из тех женщин, у кого в руках всегда увидишь метлу,или пыльную тряпку, или мочалку, или поварешку. Утром она, что-то мурлыча себепод нос, срезала с пирога подгоревшую корочку, днем ставила пироги в духовку, ав сумерки вынимала их. Когда она несла в буфет фарфоровые чашки, они звенели,точно колокольчики. Она неутомимо сновала по комнатам, словно пылесос,выискивая малейшие пылинки, наводя везде чистоту и порядок. В каждом окнестекла сверкали, как зеркала, вбирая в себя солнечные лучи. Дважды в день онаобходила весь сад с лопаткой в руках — и всюду, где она проходила, тотчасраспрямлялись и вспыхивали ярче трепетные огоньки цветов. Спала она спокойнымсном, за всю ночь переворачивалась с боку на бок раза три, не больше, —она вся отдыхала, точно белая перчатка, которую на рассвете вновь заполнитнеутомимая рука. А проснувшись, легко касалась людей и поправляла их, какпокосившиеся картины.

Но теперь…

— Бабушка, — говорили все в доме. —Прабабушка. Казалось, надо было сложить длинный-длинный столбик чисел — и воттеперь наконец под чертой выводишь самую последнюю, окончательную. Она начинялаиндеек, цыплят, голубей, взрослых людей и мальчишек. Она мыла потолки, стены,больных и детей. Она настилала на полы линолеум, чинила велосипеды, разводилаогонь в печах, мазала йодом тысячи царапин и порезов. Неугомонные руки ее незнали устали — весь день они утоляли чью-то боль, что-то разглаживали, что-то придерживали,кидали бейсбольные мячи, размахивали яркими крокетными молотками, сажали семенав черную землю, укрывали то яблоки, запеченные в тесте, то жаркое, то детей,разметавшихся во сне. Она опускала шторы, гасила свечи, поворачивалавыключатели и… старела. Если оглянуться назад, видно: она переделала на своемвеку тысячи миллионов самых разных дел, и вот все сложено и подсчитано,выведена последняя цифра, последний ноль медленно становится на место. Итеперь, с мелом в руке, она отступила от доски жизни, и молчит, и смотрит нанее, и сейчас возьмет тряпку и все сотрет.

— Что-то я еще хотела… — сказала прабабушка. —Что-то я хотела…

Без всякого шума и суматохи она обошла весь дом, добраласьнаконец до лестницы и, никому ничего не сказав, одна поднялась на три пролета,вошла в свою комнату и молча легла, как старинная мумия, под прохладныебелоснежные простыни и начала умирать. И опять голоса:

— Бабушка! Прабабушка!

Слухи о том, чем она там занимается, скатились вниз полестнице, ударились о самое дно и расплескались по комнатам, за двери и окна,по улице вязов до края зеленого оврага.

— Сюда, сюда!

Вся семья собралась у ее постели.

— Не мешайте мне лежать спокойно, — шепнула она.Ее недуг не разглядеть было ни в какой микроскоп; тихо, но неодолимо нарасталаусталость, все тяжелело маленькое и хрупкое, как у воробышка, тело, и сонзатягивал — глубоко, все глубже и глубже.

А ее детям и детям ее детей никак не верилось: ведь то, чтопроисходит, так просто и естественно, и ничего неожиданного тут нет, откуда жеу них такая тревога?

— Послушай, бабушка, это просто нечестно. Ты же знаешь,без тебя развалится весь дом. Нам надо приготовиться, дай нам хоть год сроку!

Прабабушка открыла один глаз. Все ее девяносто лет спокойноглядели на врачей, как призрак из чердачного окна пустующего дома.

— Том…

Мальчика прислали одного; он подошел к самой кровати, чтобырасслышать шепот.