Читать книгу "Воздаяние храбрости - Владимир Соболь"

– Ну а кто же, спрошу тебя, от этой пертурбации в выигрыше останется? Персы! Аббас-Мирза! То-то, гусар! Понимаешь, что значит – сражение проиграть? Это не только твоей карьере угроза, это смерть для тысяч людей. Смерть ненужная, зряшная. Помнишь, мы с тобой по лагерю бродили перед Парос-аулом?[35]

– Такое, Алексей Петрович, не забывается, – почтительно и твердо ответил Сергей.

– Вот и помни, о чем мы тогда говорили. Полководец за все в ответе – до самого последнего мальчишки в обозе… Нет, я не дам Паскевичу моих людей положить. Я отправлю с ним лучших моих генералов. Мадатов уже под Елизаветполем, а с отрядом отправится Вельяминов. Вдвоем они этого паркетчика из любой ямы вытащат.

Новицкий откашлялся. Ермолов, огибая стол, поднял голову.

– Что там еще, гусар?

– Алексей Александрович Вельяминов выполнит любое ваше распоряжение. Что же касается князя…

– А что Мадатов? До сих пор исполнял все быстро, со рвением.

– До сих пор, Ваше Превосходительство, он не был поставлен в такие условия. Вы же знаете, Алексей Петрович, – очередное производство ему задержали. А князь – человек с большими амбициями.

– Да уж не большими, чем у всех нас, – проворчал угрюмо Ермолов.

– Но прибавьте сюда горячность чисто восточную. Только вообразите: он выиграл такое сражение, чувствует себя спасителем Тифлиса и Грузии. Резонно рассчитывает получить подкрепление, развить успех, может быть, выиграть всю кампанию. И вдруг – его подчиняют, даже не вам, а совершенно незнакомому ему человеку.

Ермолов помотал головой.

– Ну, знаешь ли, для человека служивого ситуация обыкновенная. Если всем нам воздавали должное за наши заслуги, то… Но в главном ты прав: может, может он взъерепениться. Был бы наш князь такой… – Ермолов замялся, подыскивая подходящее слово, не нашел и только ладонью нарисовал в воздухе извилистую замысловатую линию… – Тогда можно было бы ему приказать, показать выгоду и в этом положении дел. Но он же рыцарь! Благородное существо! Я его так Закревскому[36] рекомендовал в письмах. Сначала с усмешкой, а потом уже и совершенно серьезно. Не только по рождению, а по характеру благороден. То едет на встречу с мятежниками один, без оружия; то отпускает пленных женщин без всякого выкупа; то вдруг милует половину разбойников, что сам же и захватил… Знаешь, гусар, такие люди опасны. Опасны тем, что совершенно непредсказуемы. Кто знает, что ему почудится за очередным поворотом… Вот потому-то я тебя и позвал. Сначала хотел, чтобы только письмо мое свез и передал его князю из рук в руки. Я, видишь ли, сейчас уже не на каждого могу положиться. Но раз уж мы с тобой так в одну сторону смотрим, прошу: приготовь ему на словах резон убедительный. Чин, орден – это пустое: не поверит Мадатов и не поймет. Думай, гусар, думай. Дней пять у тебя еще точно есть – думай…

II

Утром двенадцатого сентября тысяча восемьсот двадцать шестого года отряд генерала Мадатова вышел из Елизаветполя и построился, ожидая прибытия новых сил из Тифлиса и нового же командующего. Еще с вечера Валериан отправил квартирмейстерскую команду – разбить лагерь и подготовить встречу генерал-лейтенанта Паскевича.

Два последних дня шел сильный дождь, но сегодня облака разогнало ветром еще с полуночи, и солнце старательно сушило промокшую землю. Тонкие струйки пара поднимались чуть выше лошадиных бабок, смешивались, сплетались, расплывались, и серая вьющаяся подушка висела над полем. Издали казалось, что люди, животные, повозки, палатки, орудия не опираются на землю, а прорастают из нее, подобно деревьям, кустам и скалам.

Вороной оскользнулся и фыркнул, будто бы извиняясь. Валериан потрепал жеребца по шее, ободряя умного и чуткого зверя. Трое суток люди отдыхали, отходя после Шамхорской битвы, и следовало, пожалуй, еще продлить отдых дня на два, на три. Но так мог думать князь Валериан Григорьевич, рачительный хозяин Закавказских провинций. Генерал Мадатов знал, что у него нет больше и лишнего часа.

Он вошел в Елизаветполь в полдень следующего дня после сражения при Шамхоре. Вошел без единого выстрела тремя пехотными колоннами, в которые выстроил свои батальоны. Один раз только отряду пришлось остановиться в виду городских стен, когда навстречу ему вышла процессия христианских священников. Армяне, грузины в белых одеждах несли навстречу русскому войску кресты и хоругви.

Валериан поднял руку, давая команду стоять, спрыгнул с коня, кинул поводья Василию и пошел навстречу вышедшим к нему людям. Шедший в первом ряду невысокий плотный старик с замечательным, словно вырезанным из камня лицом вдруг упал на колени и обнял ноги русского генерала. Валериан смутился, подхватил священника под локоть и потянул вверх.

– Ну что ты! Что ты! – приговаривал он укоризненно.

– Ты не знаешь, – шепнул ему старик, поднимаясь. – Ты не знаешь, что здесь было.

– Больше не будет, – уверенно обещал Валериан.

Лицо священника исказилось, он опустил веки, словно намереваясь удержать слезы. Но две крупные капли все же выскользнули по одной с каждой стороны и поползли по щекам, окаймленным белой окладистой бородой.

– Верю тебе, – произнес он тихо, а потом, обернувшись, закричал сильным молодым голосом. – Кгчах, генерал Мадатов!

– Кгчах, Мадатов! – подхватила толпа.

«Молодец, Мадатов!» – летело над Елизаветполем, над всем Закавказьем, и Валериан, не стесняясь никем, расплылся в широкой улыбке.

Все следующие дни Валериан проводил в седле. Ему сообщили, что Аббас-Мирза уводит войско от Шуши и направляется к Елизаветполю. Шестьдесят тысяч человек собирались всей массой своей навалиться на три тысячи русских. Но Валериан даже не думал о неудаче и не допускал такие разговоры среди офицеров. Разбив Мамед-мирзу с Амир-ханом, он сделался вдруг совершенно уверен в собственных силах. До Шамхора он еще сетовал, конечно, наедине с собой, что Ермолов оставался в Тифлисе, тогда как одно его появление могло одушевить свои войска и смутить персов. Теперь он знал: и его имя так же действует и на своих, и на чужих. В эти дни он даже хотел, чтобы Ермолов так и остался в Грузии. Пусть бы командующий только собрал подкрепление, направил бы их скорым маршем к Елизаветполю, а уже здесь он, Мадатов, сам сумеет распорядиться войском. Он объездил окрестности города, выбирая место, где мог бы встретить персов. Где можно будет поставить тех, кто у него уже под рукой, а где можно расширить фронт, имея в виду подходящие батальоны. Валериан знал, что уничтожит Аббаса-Мирзу, иного исхода он не мог себе и представить. Он уже понял, что судьба предназначала его именно для этого часа. Берегла его в десятках сражений, вела его, закаляла, напутствовала. Он и только лишь он должен был сделаться спасителем Закавказья. И когда ему стали поступать донесения о том, что командующий персов медлит, поздно снимается с лагеря, двигается осторожно, становится на ночь рано и укрепляется очень старательно, тогда он понял, что и Аббас верит в его, Валериана, победу. Боится его, Мадатова, трусит, имея у себя двадцать человек на одного русского. И тогда Валериан понял, что он уже выиграл и второе сражение, и всю кампанию в целом. И он позволил своим мечтам заноситься куда выше Карабахского плоскогорья, перелететь снеговые вершины Большого Кавказа, допустил их парить над широкими и медленными русскими реками. Допустил их повернуть на Запад, мимо столицы Российской империи, над европейскими городами, в которые он входил всего лишь пятнадцать лет назад…