Читать книгу "Эдесское чудо - Юлия Вознесенская"

Глава тринадцатая

Утром ее разбудила Кифия.

– Скорее вставай, лежебока, пора в церковь на службу! – бодро проговорила она, откинув занавес.

Евфимия и впрямь услышала в отдалении звон клепала[90], созывающий к обедне. Наскоро умывшись, она оделась и накинула на голову покрывало, пряча под ним не переплетенную косу: волосы можно расчесать и позже, когда будет время.

– Прости, что заставила тебя ждать, – сказала она Кифии, – я уже готова.

– Ничего, на первый раз прощается! Это первый звон, а еще второй будет, так вот после него опаздывать уже не стоит, – сказала та. – А впредь не рассчитывай, что старшая рабыня будет приходить тебя будить, сама вскакивай по первому звону. Ты вот еще о чем подумай, пока время есть: после церковной службы все наши завтракают в общей столовой, а после трапезы рабам, не имеющим определенного занятия, раздается работа на день. Ты заранее скажи мне, что ты умеешь делать: готовить, печь хлеб, ухаживать за скотиной, за цветами, огородничать, садовничать…

Кифия перечисляла, а Евфимия на все удрученно кивала головой[91]: ничего из перечисленного делать она не умела.

– Может быть, ухаживать за пчелами, доить коз, делать сыр – нет?

Евфимия опять покивала.

– А ткать или прясть?

Снова кивок.

– Неужели ты такая неумеха?

Евфимия смиренно промолчала. Не могла же она признаться, что умеет читать, писать и считать, знает географию, историю, греческий и латинский языки, а самое главное – отлично изучила Святое Писание, а Псалтирь так почти всю наизусть… И тут ее осенило!

– Я могу шить и даже вышивать золотом!

– Вышивать?! Нашла чем удивить во Фригии! Знаешь ли ты, что фригийские золотые вышивки считаются лучшими в Империи? Римляне все нарядные вышивки называют «фригионе», а вышивальщиков «фригио»[92].

– Я этого не знала…

– Ну так знай. И что же ты вышивала в своей Эдессе?

– Церковные облачения, пелены, епископские саккосы, орари, покровы…

– Ого! Ну, девушка, если так, то, считай, что ты устроена. Хозяйка наша держит целую мастерскую, где несколько рабынь вышивают наряды для семьи, для подарков и даже на продажу, хотя хозяйка держит это в тайне. А еще наши вышивальщицы исполняют заказы епископа для церкви. Это не приносит хозяйке денег, но повышает цену ее благочестию. Думаю, она тебя возьмет. У тебя случайно нет с собой какой-нибудь вышивки, Фионе показать?

Евфимия молча подошла к нише, тоже задернутой теперь старенькой простынкой, развязала узелок с недошитым детским приданым и достала шелковую ленточку с цветами и крестиками. Такими же цветами и крестиками, только гораздо пышнее и красивее, была расшита крестильная рубашечка, но ее Евфимия показывать ни хозяйке, ни даже Кифии не захотела.

– Ух ты, какая красота! Это закладка для кодекса[93]?

– Я еще не решила…

– Пускай хозяйка сама решает! – заявила Кифия, пряча ленточку под своим покрывалом. – А теперь давай поторопимся – второй колокол!

* * *

Службу в небольшой домашней церкви вел дрожащим голоском старенький отец Алексий, полуслепой священник с редкими седыми волосами и бородкой. Евфимия внимательно следила за ходом службы и приглядывалась к нему: ей надо было понять, может ли она открыться этому иерею, ведь он родственник хозяев! Рисковать она уже не могла, потому что понимала: если все откроется, хозяйка ее немедленно продаст какому-нибудь чужеземцу – и что тогда? Здесь есть хотя бы слабая надежда на заступничество Алариха, как-никак Евфимия носит его ребенка. А если ее продадут и повезут в дальние страны, сохранит ли она свое дитя в дороге? Нет, она не станет рисковать, она будет беречь свое дитя… Вот когда ребенок родится и чуточку подрастет, тогда можно будет подумать о возвращении в Эдессу. А пока надо не раздражать ни Алариха, ни хозяйку… Его настоящую жену.

Рабы и слуги поглядывали на тихо плачущую в сторонке новую рабыню: то ли она перепугана, то ли молится так проникновенно, но ее смиренный вид вызывал у всех жалость, и, когда она шла к причастию позади всех, многие даже старались поймать ее взгляд и ободряюще ей улыбнуться.

Столовая для женщин примыкала к церкви слева, и вход в нее был прямо с женской половины храма: в низком помещении стоял длинный стол со скамьями. Евфимии указали место на самом краю стола. Пожилая женщина прочла молитву, все уселись и начали завтракать. На завтрак раздали миски с вареной зеленой фасолью, по небольшой лепешке из муки грубого помола пополам с просом и по кружке кислого молока, разбавленного водой. За едой женщины тихо переговаривались.

Евфимия голода не чувствовала, но заставила себя съесть и выпить все до крошки и до капли, заботясь о ребенке, хотя еда показалась ей и пресной, и попросту невкусной.

Кифия не ела за общим столом, но явилась к концу завтрака и объявила:

– Сегодня вечером будет большой пир по случаю благополучного возвращения хозяина, поэтому все женщины, кроме скотниц и птичниц, отправляются помогать на кухню и украшать дом к празднеству. А ты, Евфимия, пойдешь со мной: тебя хочет видеть хозяйка.

Евфимия молча подошла к Кифии, и та повела ее из столовой к господскому дому.

– Вышивка твоя хозяйке понравилась, но она сказала, что еще не решила, оставить тебя для работы в мастерской или продать. Она хочет задать тебе несколько вопросов. Но ты не беспокойся: я же буду переводить твои ответы и, даже если ты скажешь что-то не то, я постараюсь тебя поправить. Она довольна, что ты хотя бы не немая. Постарайся только выглядеть как можно скромнее.

– Я постараюсь, – обещала Евфимия.

* * *

Фиона приняла их во внутреннем садике, где она как раз завтракала за маленьким столиком возле бассейна с небольшим фонтаном. Стол был заставлен вазами с фруктами и блюдами со сладостями. Жена Алариха была в небесно-голубом шелковом утреннем одеянии, очень шедшем к ее большим синим глазам. Маленьким ножичком она очищала спелую грушу и какое-то время делала вид, что не замечает вошедших женщин. Потом, оставив очищенный плод на тарелке, подняла глаза и долго смотрела на Евфимию. Наконец она начала разговор, а Кифия принялась переводить.