Читать книгу "Шпионский Токио - Александр Куланов"

— Как я уже сказал, товарищ генерал, — с нажимом сказал Кошкин, видя, что тема начала утомлять его добровольного адепта, — одной из особенностей японцев, больше всего поразивших Рудольфа Гесса, был повышенный интерес к шпионажу.

В своем трактате Гесс писал: “Каждый японец, выезжающий за границу, считает себя шпионом, а когда он находится дома, он берет на себя роль ловца шпионов”.

— Думаю, Николай Петрович, что мы по части нагнетания шпиономании на государственном уровне сумели догнать японцев в 1930-е годы, — заметил Карпов.

— Нет-нет, Леонтий Алексеевич! — в тон собеседнику ответил специалист по Японии. — В этом вопросе их вообще никто не догонит. Последнее, что я хотел бы добавить к тому, что уже сказано. По моему мнению, все перечисленное, в том числе и отношение японцев к шпионажу, не только помогло им выжить, добиться впечатляющих успехов в экономике и самоутвердиться, но одновременно породило гипертрофированное чувство собственного величия и превосходства над другими народами, а также способствовало развитию у них и без того достаточно выраженной ксенофобии, враждебности ко всему чужеземному, будь то образ жизни, идеалы или мировоззрение… Убедившись на собственном опыте, что всех благ можно добиться только своим трудом, японцы с порога отметают всякие предложения добывать информацию для иностранных государств, считая последних паразитами. Совсем по-другому ведет себя японец, попадая в зависимость от спецслужб под угрозой компрометации. Личное в сознании японца ассоциировано с общественным, он ощущает себя частицей, неотделимой от однородной общности — нации. В его представлении они спаяны воедино. Для него скомпрометировать себя — это подвести коллектив, а по большому счету — нанести ущерб своей стране. А это — позор! Чтобы избежать его, японец скрепя сердце выполнит любое задание. Его моральные принципы позволяют это сделать… — Это то, что мне нужно! — воскликнул Карпов, обеими руками пожимая руку Кошкину».

Любопытно, насколько образ мэтра советской разведки соответствовал его собственным представлениям о службе в ней на краю света? В этом смысле очень познавателен рассказ Кошкина о своем пути изучения Японии. Занялся этим делом он после окончания Московского юридического института, попав на обучение в разведывательную школу. Набор представлений будущего разведчика о стране интересов был на тот момент таков: «Знал, что в Японии есть император, который живет в ее столице Токио. С империализмом нам помогают бороться японские коммунисты, лидером которых, кажется, когда-то был человек по имени Катаяма, умерший в Москве и похороненный на Красной площади у Кремлевской стены. И еще я знал, что в Японии есть самураи, рикши и гейши, а в войну были летчики-смертники “камикадзе”. И конечно же, мне было известно, что простым японцам, в отличие от нас, очень плохо живется». Учитывая, что автор воспоминаний родился в 1925 году, а на учебу в университете и возможную службу в армии требовалось семь лет, получается, что процитированный отрывок может относиться еще к сталинским временам, первой половине пятидесятых годов, а это многое объясняет.

Учеба в разведшколе привела Кошкина к более четким представлениям о стране и неожиданно пробудила чувства симпатии к ней. Даже ее самоназвание — Ниппон — Кошкин считал «удивительно романтическим». Молодой разведчик, еще не приехав в Японию, уже восхищался ее древней культурой, историей, легендами, благоговел перед феноменом камикадзе. К чести Кошкина необходимо заметить, что он по собственной инициативе пытался изучить Японию глубже, записался в «Ленинку», много читал, а самое главное, понял: «Настоящее познание Японии было еще впереди». Но перед «настоящим познанием» служба выкинула с Кошкиным фортель, которые так любит придумывать высокое начальство: офицера, целый год в поте лица изучавшего Японию и сложнейший японский язык, который без практики мгновенно «ржавеет», по окончании разведшколы направили служить в Таиланд.

Только через пять лет в Токио прибыл новый сотрудник торгового представительства СССР «Никорай Косикин». Собственно, торгпредство тоже было новым. После вызванного войной разрыва дипломатических и торговых отношений восстановление их началось только с 1956 года, и ликвидированное было торговое представительство СССР в Токио вновь открылось в 1957 году. Поначалу оно помещалось в небольшом офисе в Хироо (вероятно, там же, где и раньше), но на рубеже пятидесятых — шестидесятых годов началось строительство нового здания по адресу Таканава, 4–6 — 9. Это совсем рядом с крупной железнодорожной станцией Синагава, за хорошо известным многих советским и российским туристам отелем «Синагава принс».

Токио тех времен выглядел совсем иначе — он не был похож ни на Восточную столицу времен Зорге, а тем более Кима и Ощепкова, ни на тот зеленый, с чистейшим воздухом, город, который предстает нашим взорам теперь.

Самолет, на котором прибыл новый сотрудник советского торгпредства, приземлился в аэропорту Ханэда, недалеко от центра города, — нынешнего международного аэропорта Нарита еще и в помине не было. А дальше «город встретил нас густым смогом, который я увидел впервые в жизни… Такое количество автотранспорта я до этого тоже не видел… Тогда я еще не отвык от хаотичного движения на бангкокских улицах и от непредсказуемости тайских водителей. Поэтому дисциплина японцев за рулем просто поразила меня… Я обратил внимание на большой щит, возвышавшийся на одном из перекрестков. На нем муниципалитет ежедневно вывешивал сводку числа несчастных случаев на улицах японской столицы в результате дорожно-транспортных происшествий. И статистика довольно-таки печальная. Только за один месяц в Токио погибло около трехсот водителей и пешеходов. И это несмотря на столь ответственное отношение токийцев к правилам дорожного движения». Ответственное отношение сыграло свою роль. Сегодня на большом перекрестке между Главным полицейским управлением и императорским дворцом в Токио стоит электронное табло, на котором высвечивается число погибших в ДТП за сутки. Дважды в моей истории пребывания в Восточной столице мне довелось увидеть там цифру «1». Все остальное время горел «О».

Токио «задавил» молодого Николая Кошкина своими размерами и теснотой, количеством людей и машин и отсутствием хаоса в их движении, огромными зданиями (по сравнению с Бангкоком — ведь тогда в Японии еще не строили небоскребы!), рекламой, суетой мегаполиса. Изумил необычной системой адресов: «Токио — это море домов, сгрудившихся настолько тесно и беспорядочно, что такие присущие городам понятия, как улицы и переулки, практически отсутствуют. Все разбито на кварталы и околотки (“те”, “тёмэ”), причем нужные номера домов в этих кварталах и околотках найти весьма затруднительно: дома расположены хаотично, независимо от порядкового номера». Подавил правильностью поведения, которой обеспечивался порядок в этой суете, дисциплиной и вежливостью каждого человека в отдельности и всех в целом. Жители столицы потрясли молодого разведчика не меньше, чем город: «Что было бы с ними на Сретенке или около ГУМа! Затолкали и матом не раз бы обложили. У каждого народа свои традиции и нравы…»

К слову сказать, по поводу беспорядочности расположения домов молодой Кошкин ошибался, равно как и несколько радужные представления его о японцах вскоре несколько изменились, если вспомнить процитированный в начале главы отрывок о склонности японцев к шпионажу и контршпионажу.