Читать книгу "Дживс и свадебные колокола - Себастьян Фолкс"

Предсказуемо, из зрительного зала послышались разнообразные советы. Чаще всего повторялись «Если еще можешь» и «Давай, выскажи им, Лес!» Хоуд, покачиваясь, изрек что-то насчет «юнейшего юноши, всех миленьких милей». То ли из-за того, что он сам толком не понимал, о чем речь, то ли простодушных зрителей, знавших Хоуда с детства, особенно восхитило выражение «всех миленьких милей» – публика ревела, хохотала, топала ногами и орала: «Давай, Лес, жги!»

Увлекшись представлением, я чуть не пропустил мимо ушей громкий шепот Титании:

– Берти, скорее, закутайся в простыню. Будешь играть Основу!

Ловкие руки верного камердинера мгновенно совершили перемену костюма и с негромким «Прошу прощения, сэр» водрузили мне на макушку ослиную голову. А миссис Тилмен в роли Пака мягко подтолкнула меня на сцену.

Не раз случалось мне появляться на подмостках, но никогда еще мой выход не встречали так бурно. Можно подумать, зрители в задних рядах всю свою жизнь только и мечтали увидеть человека с ослиной головой. Солнце взошло для них в этот миг. Струнный квартет прощен, забыта царица Савская, окружной судья Чанамасалы повержен во прах.

Все взоры обратились на Б. Вустера. Эту роль я больше десяти лет мог повторить во сне с завязанными глазами, а когда понадобилось – передо мной словно разверзлась бездна, огромная и пугающая. Настало время моей реплики, а слова не шли. Мы с этим афинским ремесленником стали чужими друг другу. Из-за кулис донеслось тактичное покашливание и вслед за тем подсказка: «Будь я прекрасней всех, о Фисба, все ж я твой!»

Слова звучали знакомо, поэтому я их повторил. Еще и с выражением, по мере возможности. Так мы и одолели последующие строки – Дживс суфлировал, а я следовал за ним. Зрители, должно быть, решили, что так и задумано. А может, им просто уже было все равно.

Наконец Титания проснулась и заговорила:

– О, что за ангел пробудил меня среди цветов?

Шквал свистков и улюлюканья пронесся над зрительным залом. Джорджиана, потянувшись, встала и на цыпочках подошла ко мне.

Ее рука легко коснулась моего рукава. Дивные очи царицы фей взглянули на меня, и вдруг свершилось чудо – я вспомнил текст и полетел вперед на всех парах, с блеском демонстрируя характерный выговор Монти Бересфорда.

Казалось, после реплики Хоуда «Теперь мне говорить?» публику уже невозможно рассмешить сильнее, но это было ничто по сравнению с хохотом, который грянул на словах Титании «Ты так же мудр, как и хорош собой!» С потолка посыпалась штукатурка, а топот восхищенной публики выбил из досок пола вековую пыль.

Джорджиана мудро сократила пляски фей в конце, так что мы быстро вышли на финишную прямую.

– Тебя люблю я. Следуй же за мной! – говорила она, весьма реалистично сжимая мою руку, и даже из-под ослиной головы я различал мольбу в ее карих глазах.

– …К тебе приставлю эльфов легкий рой, чтоб жемчуг доставать тебе со дна…

Ее волнующий грудной голос утихомирил даже крикунов в задних рядах.

– Я изменю твой грубый смертный прах: как эльф, витать ты будешь в облаках, – закончила она, взяв меня под руку, и тут опустился занавес.

За кулисами лорд Этрингем, слегка очнувшийся, пил воду из стакана.

– Берти, отдай ему ослиную голову, быстро! – скомандовала Джорджиана. – Пусть выйдет на поклоны!

Я с облегчением содрал с себя чертову штуковину. Лорд Этрингем слабо соображал, что происходит, но выйти на поклоны всякому приятно, тем более когда так принимают. Публика вопила, свистела, аплодировала, и никого не волновало, что Основа уменьшился в росте чуть ли не на целый фут.

Наконец актеры ушли со сцены, но зрители потребовали их снова.

– Берти, идем тоже с нами, – сказала Джорджиана.

Я шел как во сне. Когда мы кланялись, лорд Э. на радость публике снял ослиную голову. Даже двухшиллинговые зрители повскакали с мест. Джорджиана вытолкнула лорда вперед, раскланиваться соло.

Ослиную голову она подняла и нахлобучила на меня со словами:

– Ох, Основа! Тебя подменили! Что это я на тебе вижу?

Строго говоря, это реплика Рыла, но никто не стал возражать. Потом Джорджиана снова стащила с меня ослиную голову и, поднявшись на цыпочки, поцеловала в губы, к великой радости зрителей. Я думал, потолок обрушится от громовой овации. Не зная, что еще тут можно сделать, я обхватил милую Джорджиану за талию и вернул ей поцелуй, с процентами.

Наконец мы выбрались со сцены, и дальше все происходило очень быстро. Актеры ушли переодеваться, но через минуту вновь собрались за сценой, вокруг бутылок с некрепким элем и шампанским. Джорджиана стояла рядом со мной.

Вдруг открылась дверь. Вошли леди Хаквуд и леди Джудит Паксли – единственные из зрителей, кого спекталь совсем не развеселил. Они застыли посреди комнаты, точно Сцилла и Харибда, и узок был пролив между ними, ведущий в открытое море.

– Молодой человек! Объяснитесь! – потребовала леди Хаквуд.

– Что объяснить? – спросил я.

– Вы поцеловали мою племянницу на глазах двухсот человек! Что это значит?

Я посмотрел на Джорджиану – уже в обычной одежде, но с диадемой и в гриме царицы фей. Эту девушку я только что скомпрометировал в глазах общества. Фамильная честь Вустеров допускала только один образ действий.

– Леди Хаквуд, я ее поцеловал, потому что… Потому что… мы помолвлены!

Наступило огромное, безмерное молчание.

– Джорджиана, это правда? – спросила наконец леди Хаквуд.

– Не знаю. Это правда, Берти?

– Если ты захочешь, любимая. Понимаю, предложение чертовски странное, но… Ты в силах выйти за меня замуж?

– Я этого хочу больше всего на свете. Пойдем, ослище!

– Куда?

– В машине объясню.

Она схватила меня за руку и потащила за собой.

Пару минут спустя мы уже ехали в моем двухместном автомобиле с откинутым верхом среди благоуханных живых изгородей.

– Следующий поворот направо, – сказала Джорджиана, склонив голову ко мне на плечо.

– Так куда мы едем?

– Обедать в «Голове королевы», в Бир-Реджисе.

– А дальше что?

– Дальше – вся жизнь!

Глава 11

Я плохо помню, как проходил обед. Во всяком случае, с обеих сторон были сказаны вещи, которые могли бы вызвать краску на щеках читателя. Джорджиана – девушка страстная и при этом замечательно умеет выражать свои чувства словами. Она говорила за двоих, и я был этим вполне доволен, только изредка вставлял «Ну еще бы» или «А то как же, старушка!».

Казалось удивительным, чтобы не сказать больше, чтобы такая идеальная девушка была настолько высокого мнения о Б. Вустере, хотя возражать глупо – я не собирался развенчивать ее иллюзии. Вообще никогда не понимал, почему девушки в нас влюбляются, но если такой бриллиант в двадцать четыре карата как Полина Стоукер может признаться в вечной любви такому ослу, как Чаффи Чаффнел, значит, на этом свете все возможно. Женщины, как заметил наш старый воспитатель, – загадочный и непостижимый народец.