Читать книгу "Изобретение велосипеда - Юрий Козлов"

— Нет.

— Ну и дурак! Заходи, я сыграю тебе курсовую… Только сейчас закончил… Кстати, неплохо получилось!

— Я спать хочу! — зевнул Гектор.

— Какой болван! Отказываешься быть первым слушателем!

Голоса их гулко разносились по Невскому.

— Поздравляю тебя с аттестатом! — спохватился Юрка. — Покажи хоть, как он выглядит?

Гектор достал аттестат из внутреннего пиджачного кармана и показал Юрке.

— Молодец! — похвалил Юрка. — Когда-то у меня был точно такой же…

— Спокойной ночи! — Гектор зашёл в подъезд.

— Уже утро!

…Гектор поднялся и задвинул шторы. Солнце сразу прекратило золотить пятки. Недавний поступок казался сейчас Гектору нечестным и недостойным. Достойным его, Гектора Садофьева, было добиваться любви неприступной Алины Дивиной, о которой он думал всё это время. Изо всех сил старался Гектор забыть Дивину и полюбить Инну, но ничего не получалось…

«Дивина, Дивина…» — думал Гектор, засыпая…

45

Почти месяц Александр Петрович жил в Хотилове. По утрам делал гимнастику — бегал по лужайке перед домом, а Карай лаял и хватал его за пятки. Вдоль забора прохаживались чужие куры. Петух недовольно тряс гребнем. Иногда Карай бросался на них, и они, квохча, взлетали на забор, оставляя плавать в воздухе белый пух.

Дом старился. Нужно было чинить крыльцо, шпаклевать потолок, нужно было сдирать с крыши поросшую мхом дранку и стелить ребристый шифер, по которому дождевая вода стекает весёлыми ручейками, а то того и гляди с потолка закапает…

Но пока хорошо работалось, Александр Петрович откладывал хозяйственные хлопоты. Сразу после завтрака садился он за машинку, в три часа обедал, потом спал, потом уходил гулять с Караем в лес, а потом снова работал. Александр Петрович писал роман. Действие происходило в небольшом районном центре. Александр Петрович размышлял о поколении, к которому принадлежал герой его нового романа. «Не всё же время воевать и восстанавливать промышленность, — думал Александр Петрович. — Мы мечтали о времени, в котором живут они, когда не надо думать о еде, о сапогах, промокающих в дождь, о комнате в общежитии, так напоминающем казарму… Но ведь… — Александр Петрович удивлялся неожиданному повороту мысли. — Но ведь нам проще было жить! Мы видели развалины… У нас есть с чем сравнивать сегодняшний день!»

Частенько в Ленинграде, сидя у себя в комнате, Александр Петрович слушал, как его сын Гектор говорит по телефону с друзьями и подругами. «Где же искренность? — вздыхал Александр Петрович. — Какие-то английские словечки, якобы умные фразы, которыми так удобно ничего не выражать… Разве можно так разговаривать?»

Александр Петрович сам не заметил, как один из отрицательных героев усвоил манеры и повадки Гектора. Александр Петрович вспоминал свой разговор с сыном перед отъездом. «Какой странный парень, — думал Александр Петрович. — Молчал, молчал, и вдруг на тебе! Выдал… Осудил за статью Ифигенина и упрекнул меня в безнравственности… Гектор, Гектор — думал Александр Петрович. — Какой же ты пока глупый… Маменькин сыночек… Обиделся за маму… — Александр Петрович вспомнил строгий взгляд Гектора и подумал, что не сумел бы объяснить сыну своё отношение к жене. Не сумел бы объяснить то, что копилось годами и в результате превратилось в ровное спокойное отчуждение. — В мёртвое море, — подумал Александр Петрович, — вроде и вода есть, и берега, и лёгкая зыбь бегает, а всё равно море мёртвое…» Но говориться этом с Гектором Александр Петрович не мог и не хотел. Он до поры до времени успокаивал себя, что сын взрослеет и вскоре сам поймёт, что к чему. Но…

Александр Петрович с интересом следил, что читает Гектор. Никакой системы… Переводная литература, русская классика, какие-то сомнительные издания начала века (откуда он их берёт?), яркие английские журналы, где красивые женщины курят белоснежные сигареты, пьют и красивых бокалов, а рядом стоят красавцы-атлеты парни и ласково смотрят на женщин. Почётное место на полки Гектора занимала книга «Сексопатология женщины».

— А почему именно сексопатология? — спросил Александр Петрович. — Поверь мне, это довольно редкое явление… Нормальные женщины тебя уже не интересуют?

Гектор покраснел.

— Эта книга здесь уже год валяется, — ответил он. — Я не помню, кто её мне притащил…

Однажды Гектор принёс тяжеленный том «Истории воздухоплавания» 1911 года издания.

— А это зачем? — поинтересовался Александр Петрович. — Решил стать лётчиком?

— Интересно, — ответил Гектор. — Тогда авиация только начиналась, тогда такие вещи интересные происходили! Один французский лётчик во время полёта над Ла-Маншем оставил штурвал и пошёл чинить крыло. А самолёт летит! Только-только он исправил крыло, самолёт перевернулся, и лётчик полчаса висел над водой, держась за стойки… А самолёт летит! Потом ему каким-то чудом удалось вернуться в кабину и выровнять самолёт… Разве это не интересно? В конце концов, этот лётчик погиб во время спирального полёта вокруг Эйфелевой башни. Разбился… Тогда люди не просто летали! Тогда за этим стояло что-то ещё… Зачем взлетать по спирали вокруг Эйфелевой башни?

— Ты забиваешь себе голову разной чепухой, — сказал Александр Петрович.

— То, что для меня интересно, для меня не чепуха… — ответил Гектор.

Так дома появилась книга про отравителей Борджиа…

Однажды Александр Петрович спросил у сына, нравится ли ему современная литература?

— Какая литература? — переспросил Гектор.

— Скажем, современная проза, — уточнил Александр Петрович.

Гектор снисходительно улыбнулся. Александр Петрович пожалел, что задал этот вопрос.

— Мне нравятся русские классики, — ответил Гектор. — Они умели исповедоваться… А современные писатели, если исповедуются, автоматически становятся в позу. Мне кажется, любая исповедальность сейчас не больше, чем поза…

— По-твоему, нельзя писать от первого лица?

— «Я» русских классиков было мягким, добрым, осторожным в суждениях, отзывчивым, — сказал Гектор. — Их «я» страдало и переживало, заставляло плакать, грустить, одним словом, было прибавлением к «я» читателя… А «я» современных исповедальников мне чуждо! Больно уж они нахальные…

Однажды Александр Петрович зашёл в комнату к сыну и увидел, что Гектор читает Шопенгауэра. Александру Петровичу стало смешно. Он подумал, какие отклики находят в сознании Гектора такие категории, как «воля», «рефлексия» и т. д. «Бедный Гектор!» — подумал тогда Александр Петрович. Вскоре он застал Гектора с произведением Юма…

Молодой герой Александра Петровича иначе смотрел на жизнь. Это был парень, живущий в реальном, а не в выдуманном мире, как Гектор. Если Гектор, как казалось Александру Петровичу, шёл по тропе познания в тесноватой кольчуге из слова «интересно», то парень, наоборот, старался разобраться во всём. Если Гектор строил из себя эдакого всепонимающего, всё испытавшего и всё познавшего странника, то парень был искренним, честным, простым. Он влюблялся и писал стихи, говорил, что думал, сознавал, что, да, пока он молод, многого пока не знает и многому готов учиться… Гектор ломал себя, витийствовал, парень же мужественно преодолевал трудности сам, не впадал в истерику, жил так, как подсказывала ему совесть, без оглядки на эталон, которому во что бы то ни стало надо соответствовать. Такой герой казался Александру Петровичу очень симпатичным. Роман двигался вперёд, настроение у Александра Петровича было хорошее.