Читать книгу "Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов"

Кряжин растерялся окончательно.

– Просто мне сейчас не разглядеть тех, кто ниже этого самолета.

– А воспоминания? «Лебединое озеро»? Те, что остались на земле? Или вы боитесь высоты так, что вам изменяет память?

Это вызов, никаких сомнений. Развернувшись поудобнее, однако настолько, чтобы это не выглядело откровенным, Иван Дмитриевич допил лимонад и не глядя поставил чашку на поднос проходящей мимо все той же стюардессы. Она сделала вид, что не заметила этого.

– Давайте по порядку. Я из тех, кто голосует по отдельным кандидатурам, а не списком. Что такое воспоминание? Это возможность визуально представить предмет, находящийся в этот момент за пределами видимости. Никто не совершенен, а субъективное отношение человека к предмету – особенно. А потому от отношения к поступкам представляемого предмета зависит и его внешность при воспоминании. Мне нравится девушка, которая сегодня опять не попадет в Большой театр по моей вине, а потому, вспоминая ее, я представляю милое создание, с которым ничто не идет в сравнение. И чем сильнее моя вина по отношению к ней, тем милее она мне кажется рядом со мной, моральным уродом. Я пять раз за текущий год приглашаю ее в театр и пятый раз не прихожу к этому театру в половине седьмого. Оттого женская преданность переходит в разряд внешней чистоты и рядом с мужским свинством кажется просто божественной.

Что же касается тех, кто на земле, то можно с определенностью сказать, что живем мы единожды, и у меня есть все основания полагать, что этот лайнер выработал свой летный ресурс лет пять назад. При таком раскладе стоит ли думать о тех, кто остался на земле? Если рядом проводятся учения украинских ПВО, то мысли об оставшихся вообще самоликвидируются. Жить нужно тем, что есть, а сейчас есть рейс сто восемьдесят один и самая приятная из всех пассажирок женщина на его борту. Так что зря вы так пренебрежительно о своем статусе...

Она слушала его с нескрываемым удивлением. Несмотря на то что Кряжин просто выходил из глупого положения, в которое ранее сам же себя и загнал, женщине казалось, что она слышит правду. В словах привлекательного мужчины светилась правда, и правда эта была искренней. В ней не было склонности к флирту, которая начинает проявляться сразу же, едва мужик садится в самолет и тем отвязывается от всего, что связывало его на земле, и уж чего она совершенно не различала, так это привитых годами службы профессиональных уверток. Откуда знать женщине, когда ее называют ангелом, что этими же устами описывается труп, отправленный в преисподнюю?

Однако чем дольше говорил Кряжин, не склонный к рассуждениям общего характера, тем глубже он понимал, что делать ему это почему-то приятно. Возможно, потому, что из головы выветрился Варанов со своим жалобным видом, Оресьев со своими запросами из Думы, цементный завод в Тернове и Пащенко с Пермяковым.

– Оксана, – улыбнулась она, отвечая на вопрос Ивана Дмитриевича. – А я грешным делом подумала, что вы уже и не спросите. За своей философией вы забыли о том, что, по всем законам этики, инициатором знакомства при подобных обстоятельствах должен выступать именно мужчина.

– Прочь условности, – отрезал Кряжин. – Если вам понравился человек, то нет ничего зазорного в том, что вы первой спросите его имя. Между тем меня зовут Иваном, а, следуя тем же законам этики, вы должны были узнать об этом сразу после того, как назвались. Но вы не спросили.

– А вы уверены в том, что мне понравились? – изумилась она, широко распахнув ресницы.

– Конечно. Иначе вы не отдали бы мне свою пустую чашку.

Она пожала плечами.

– Просто за вашей спиной стоит стюардесса, которая хочет, чтобы вы ей эту чашку вернули.

Иван Дмитриевич развернулся и опять встретил на себе неприязненный взгляд. За этим разговором он даже утратил профессиональную особенность слышать за спиною шаги. Да, пока держать марку получалось не очень...

– За что вас так ненавидит стюардесса? – спросила женщина, едва бортпроводница скрылась за их спинами.

– Два дня назад она застукала меня в туалете самолета с телефонной трубкой в руке и начала стыдить так, словно это была не телефонная трубка. Видите ли, Оксана, продвинутые авиаторы считают, что разговор с борта самолета по мобильному телефону может повредить навигационную систему лайнера. Продвинутые врачи утверждают, что те же телефоны способны нарушить работу аппаратуры больницы. Я летаю на самолетах и посещаю больницы вот уже почти двадцать лет, половина которых приходится на существование в стране мобильной связи, и с уверенностью могу заявить, что самолеты улетают в другие страны и больные умирают вовсе не от мобильной связи.

– Я сейчас угадаю, – Оксана положила руку на рукав Кряжина, отчего он почему-то почувствовал биение собственного сердца, и задумалась. Впрочем, раздумье ее длилось недолго. – Иван, вы преподаете. Сеете в головы подопечных разумное, доброе, вечное. Я угадала?

– В некотором смысле, – вынужден был согласиться Иван Дмитриевич. Самолет чуть качнуло, и он машинально оперся рукой на ее ладонь. Впрочем, убрал ее сразу, едва крен прекратился. – Если исключить из списка доброе. А вы, Оксана, работаете переводчиком при крупной совместной компании на Востоке. Все время, в основном, там и проводите. Двухнедельная поездка в Москву вас порядком утомила, чтобы не сказать – достала, вы хотите вернуться в прежнюю, привычную жизнь, однако сделать это будет трудно, так как сразу после отъезда с Востока произошли события, которые грозят изменить вашу жизнь. Вас это терзает не слишком, потому что человек вы самостоятельный, однако пугает неизвестность. Но вы боретесь с нею всеми доступными средствами, стараясь выработать привычку и загрубеть кожей. И я даже не буду спрашивать вас, угадал или нет.

Женщина сидела, как изваяние, ее милый рот чуть приоткрылся, демонстрируя белоснежные зубы, и все, что ей оставалось, это спросить:

– Вы с ним знакомы?

– С кем? – посерьезнел Кряжин.

– Это он попросил вас поговорить со мной?

Иван Дмитриевич стал сожалеть о своей откровенности. Расслабился, по всей видимости, и тут же навлек на себя неприязнь.

– Оксана, успокойтесь, ради бога. Я понятия не имею, о ком вы ведете речь. Все, что мне нужно было для выводов, об оглашении которых я сейчас сожалею, находится передо мной. Из вашей сумочки торчит краешек русско-японского словаря. Поскольку это не разговорник для туристической поездки, а профессиональное издание, ориентированное на специалистов, я предположил, что вы работаете переводчиком. Япония, простите, на Востоке. Там и живете, потому что загар у вас восточный, темноватый в отличие от коричневого российского и бронзового из солярия. Поскольку загар устойчив, я решил, что в Японии до встречи со мной вы жили долго. Раз так, то там и работаете. Вы красите свои каштановые волосы в темные цвета, но у корней они имеют родной цвет, который выделяется на пять миллиметров. Волосы у всех людей растут приблизительно одинаково, из чего я сделал вывод, что вы не красили их в течение двух недель. Женщины в командировках волосы не красят. Но вы привыкли следить за своей внешностью, склонны к пониманию ухода за собой, а потому я уверен: невозможность привести себя в порядок на сто процентов раздражает вас, педантичную. Разве вы не педантичны в этом плане, если губы у вас накрашены, словно выведены помадой, толщиной с иголку? Вам не терпится попасть в привычную обстановку, чтобы с удовольствием исправить все, что с вами сделали пятнадцать дней вынужденного претерпевания неудобств.