Читать книгу "Не уверен - не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич"

– Вы уж извините меня, что тогда забрала Наташу без вашего ведома. Сама не понимала, что творила. Сейчас я думаю, что не надо было ее в больницу везти. Умерла бы дома, рядом с папой и мамой. А то реанимация… Ужас! Меня пустили туда один раз ночью. Ее там и не видно было за трубками, проводами, аппаратами. На глазах – мокрые марлевые шарики. Спрашиваю: «Зачем?» Говорят, чтобы глаза не высыхали… Уж так я жалею, что обратились к вам тогда!

Знаете, я очень рада, что мы ее забрали. Я в машине ее одела в обычную одежду, причесала. Всю дорогу разговаривала с ней… Почему-то сейчас на сердце легче делается, когда вспоминаю ту дорогу.

Нас километров за пятьдесят от дома гаишник остановил. Решил, что Витя (это мой муж, помните?) пьяный. Потом Наташу увидел, спросил, куда ехать, сел в свою машину, включил мигалку, и мы так за ним до дома потихоньку и добрались. А мог ведь и задержать. Шутка ли – труп в машине. Документов о смерти – нет. Есть ведь хорошие люди!

Если бы я знала, как все обернется, то не дала бы операцию делать. Такие это были мучения: операция, химия, облучение! Вон моя мама умерла у меня на руках. Никому ее не отдавала. Она отмучилась, и мы – с нею отмучились. Поверите ли, теперь, как вспомню мамину смерть – на душе светлеет! Отпустила она меня. А с Наташей – всё по-другому. Сколько лет прошло, а только тяжелее делается. Я теперь одна. Витя загулял. Нашел себе женщину и с ней живет…

В огромном пустом супермаркете голос женщины звучал излишне громко. Сонные кассирши с интересом прислушивались. Я кивал, соглашался. Не имело смысла напоминать ей обо всех обстоятельствах лечения ее дочери.

А вот насчет того, что с умирающими родственниками надо быть до конца, – абсолютная правда. Люди, которые пережили все муки вместе с умирающим родственником, видели его последний вздох, сами закрыли глаза, гораздо быстрее приходят в себя от горя. Гораздо быстрее тоска утраты сменяется светлой грустью по ушедшему.

Дал я Наташиной маме свой телефон, сказали мы друг другу на прощание несколько обязательных в таких случаях фраз и разошлись.

Потом задумался: я – ладно, за водкой пришел, чтобы до утра дотянуть. А что покупает в круглосуточном магазине в три часа ночи обуянная горем женщина в дорогой шубе? Ей ведь не до утра, до смерти надо доживать.

Anamnesis vitae

Бог любит красивых и умных. Поэтому они, обычно, долго и не живут. Даст нам Господь чуть-чуть на них порадоваться и тут же забирает обратно.

Иду я вчера проводить консультативный прием. У дверей кабинета уже собралась очередь. Как всегда что-то не поделили: крик, плач. Куда они торопятся? Завидев меня – притихли. И уже в этой тишине – детский голос произносит со стариковской интонацией:

– Прошу прощения, уважаемые, но не могли бы вы разговаривать потише? Ей-богу – голова раскалывается!

Поворачиваюсь и вижу мальчонку лет пяти. Голубые глаза, золотистые волосы. Ангелочков такими рисуют.

– Заходите! – говорю я маме ангелочка и уже знаю, что не кончится добром моя встреча с этой уже готовой расплакаться женщиной и с ее не по годам разумным сынишкой.

Третий справа

I

На моем столе в ординаторской под стеклом лежит фотография: четыре врача сидят на казенном диване в непринужденных позах и хохочут. Вон он, этот диван – как раз напротив моего стола.

По всему видно – врачи эти уже хорошо выпили, хотя по снимку ясно, что дело происходит ранним утром: небо за окнами еще не столько голубое, сколько розовое, и солнце падает в ординаторскую так, как это бывает в нашем городе в девять часов утра в июне.

Может, выходной какой был или праздник? Тогда можно предположить, что Жетымов уже отдежурил субботу на воскресенье, сдал смену Липкину и поэтому вполне мог себе позволить выпить.

Иван, наверное, пришел на воскресный обход пораньше, оббежал палаты, сделал назначения и тоже, понятное дело – расслабился.

Отчего в такую рань пьян я, третий справа и самый веселый?

Трудно сказать определенно, но в те времена я вообще редко когда бывал трезв. Четвертый в этой хохочущей компании – мудрый змий В. К. Он – всегда в больнице. Случалось ему и дома ночевать, как же без этого (дети у него были), но если В. К. в любое время суток вдруг оказывался кому-то из нас нужен для «посоветоваться», то он всегда оказывался на рабочем месте и в полной боевой готовности: сидел в своем кабинете над книгой или журналом, курил и постепенно пил коньяк из тонкого стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.

Впрочем, все это я вру! Хорошо я помню то утро и еще лучше помню ночь, которая ему предшествовала. Дежурил тогда вовсе не Жетымов, а я, молодой член неясно какого коллектива: я числился по трудовой книжке травматологом, а работал нейрохирургом экстренной службы. Денег не имел, жил в коммуналке и с оптимизмом смотрел из ее окна на свинцовый Кольский залив и светлое будущее: я был уверен, что вскоре стану великим нейрохирургом. Но когда я пытался получить квалификационную категорию, мне говорили:

– А кто вы такой, собственно? Нейрохирургом вы аттестоваться не можете, так как на работу приняты как травматолог, а травматологом вы не в состоянии быть, потому что не выполняете нужного объема травматологической работы! Вы же мозги лечите, а не кости?! Специальности же «нейротравматолог» – не существует!

Ну и вот.

В два часа той самой ночи звонят мне из приёмного покоя и орут:

– Срочно спускайтесь в приемник! Тут к нам труп привезли, а хотят выгрузить как больного с инсультом! Говорят, что судороги у него были, а потом – вырубился…

– А я при чем?! И почему инсульт к нам привезли? Мы же по нервам не дежурим!

– Его везли в БСМП[34], а по дороге он у них заумирал. Вот и притащили к нам, как в ближайшую больницу! Давайте-давайте, П. К.! Ответственный велел вас вызвать.

Прибегаю в приемное отделение. Тихо. От «скорой помощи» – след простыл. На каталке – длинное тело больного, прикрытое белой простынкой. Фельдшер приемного покоя, косая Фима, с раздражением сует мне привет от «скорой» – сопроводительный талон.

– Они, мерзавцы, ещё ЧМТ[35]приписали под вопросом! Так что все равно – вам смотреть!

Смотрю. Совсем не труп! Здоровый такой мужик, морда красная с синевой. Алкоголем не пахнет. Пульс 52 удара в минуту, но ритмичный. Давление 180 и 120. Отдышка – до 30 в минуту. Хрипит и булькает. На окрик – не реагирует, глаза не открывает, речь – отсутствует, на болевой раздражитель – сгибает конечности по типу «укорочения».

Кома II, получается. Если, конечно, «скорая» ему ничего седативного не вводила. Мышечный тонус низкий, без разности сторон. Быстро делаю ЭХО-ЭГ. Масса дополнительных сигналов, и понять, смещен ли мозг, – невозможно.